Выбрать главу

Энгер пошел дальше, используя символизм и ритуалы не только как аллегории или модную позу, но превращая фильм в ритуал и, буквально накладывая заклятие на свою публику.

«Торжественное открытие Дворца Наслаждений», «Заклинание моего Брата Демона», «Восход Скорпиона», «Восход Люцифера» — очевидные примеры. В самом деле, влияние Энгера на мир экспериментального кинематографа, андерграундное искусство и рок-н-ролл (все так называемые бунтарские, свободные, так или иначе, древние занятия) беспредельно, это можно понять по списку его соавторов — Мик Джеггер, Антон ЛаВей, Бобби Босолей, Анита Палленберг, Джимми Пейдж, Марианна Фейтфул — все, кто в той или иной степени разделяли энгеровское увлечение Кроули.

Фото: «Перфоманс» (Дональд Кэммелл и Ник Рег, 1968 год)

Образ Кроули — яркая, провокационная, мистическая, сходная с Оскаром Уайльдом, фигура чрезвычайно популярна среди рассерженной молодежи, считающей себя чуждыми библии, такой, как Тернер — герой Мика Джеггера, занимающийся сексом среди бархатных подушек в особняке на Поуис-сквер, в блистательной эпитафии 60-м Ника Рега — «Перфоманс». Хотя большая часть работ Кроули — самодовольная напыщенная чушь, благодаря Кроули и оккультистам с широкими взглядами, в 70-е я получил первые осмысленные представления о не-христианском, радостном, терпимом гуманизме — именно то, что тебе нужно в юношеском возрасте, на самом деле…

Фото: «Кровь поэта» (Жан Кокто, 1930 год)

Как и Виктор Гюго (еще один бывший глава Приората Сиона) или Гюстав Моро оказали влияние на возникновение сюрреализма, Энгер, надо сказать, стал одним из предвестников использования монтажа в кинематографе. (На самом деле, сравнения с Моро на этом не заканчиваются — Энгер также поражает меня своим женоненавистничеством и, как художник, подчас сверхамбициозный перфекционист, чьи самые известные работы — «Химеры» Моро или энгеровская версия «Песней Мальдорора» Лотреамона или даже «Восход Люцифера» — утрачены или незакончены).

В отличие от большинства подражателей, энгеровский монтаж с наслоением подсознательных образов — значимый, говорящий, содержащий подлинные иллюстрации из жизни Америки. Поскольку Энгер, как Дали, совмещал искусство со своей похожей на «Таро» системой посланий и собственным проницательным, остроумным и крайне мрачным восприятием реальности, они вряд ли могли бы быть иными.

ЗЕРКАЛО В ВАННОЙ
«дверь заперта, только ты и я…»

«Восход Скорпиона» — его самый знаменитый фильм, отражает сущность Кеннета Энгера. Не образ для немигающего телеэкрана, состряпанный на одном из этажей «Фабрики грез» и предназначенного для плоской передачи американской действительности, но образ за гранью сетчатки глаза, за гранью американского коллективного, предположительно невинного, бессознательного. Образы, использованные в фильме, сами по себе являются результатом художественной интуиции. Проявлявшая его пленки лаборатория случайно послала Энгеру часть дешевого христианского фильма под названием «Дорога в Иерусалим». Энгер разрезал ее, окрасил в голубой цвет и наложил на «Скорпиона», который он снимал во время празднования байкерской бандой Хеллоуина. В результате фильм изобилует иконами, как Голливудский музей восковых фигур.

«Распятый» Гигант — образ Джеймса Дина, Марлон Брандо в «Дикаре», Гитлер, Христос, идолы, появляющиеся на экране переносного телевизора, принадлежащего герою «Скорпиона», и на идолизированном «Харлей Дэвидсоне» — его хромированные части отражают последний образ искусства и оккультизма 20-го века. Это, как говорит Энгер, «брат-демон», возлюбленный из мечты, нарциссический двойник юношеского гомоэротизма и гуманистического культа 60-х, чьи клоны отражаются в зеркалах туалетов лондонского ночного клуба «Рай». Почти реально: отражение — это и есть сам Кеннет Энгер.

Фото: Энгер с дверью Аббатства Телема Алистера Кроули в Чефалу, Сицилия.

Песни «He's A Rebel», «Torture», «I Will Follow Him», (возможно слишком очевидно) показывают связь между Христом, Дином и Брандо. О котором Энгер сказал: «Человеческие идолы идолизированы идиотами…Различный уровень воздействия каждого зависит от размаха рекламной кампании поп-звезд и Христа».

Как «Книга Закона», «Скорпион» изображает конец Христианства — Эры Рыб — посредством байкера, мчащегося к смерти, или освещения рождения Скорпиона/Гора/Гуманизма. Люцифер перетолкован и возрожден, освобожден от неверного понимания христианства, изображавшего его как Сатану, а не как Князя Мира, самого человечного бога.

Новая эра восстает, как феникс из смерти старых икон, смерти Личности и хаотичного забвения, вызванного переменами и прогрессом, Нильсом Бором и новыми физиками, Кроули или нью-эйджем. Век, когда миру нужно быть таким печальным, каким он кажется.

«Скорпион» невероятно далек от обычного глянцевого насилия, источаемого Голливудом. Его секс, садо-мазохизм, гомоэротизм, тоска, наркомания, жестокость и, в конце концов, смерть — по контрасту грязные, глупые и, как смерть сама по себе, — очень обыденные. Из-за этой стилизованной, но реалистичной трактовки секса и насилия Энгер, как и Селби, раздражает многих критиков. Его сексуальное, двусмысленное, ироничное использование песни «Синий бархат» в саундтреке к «Скорпиону», несомненно, вдохновило Дэвида Линча, снявшего годы спустя фильм «Синий бархат». Линч, уже снявший душераздирающие «Головаластик» и «Человек-слон», вызвал куда большее возмущение «Бархатом», из-за секса и насилия, пародирующим жанр, выступающим против голливудской одержимости идеализацией этих тем.

Линчевское насилие производит впечатление благодаря вниманию к деталям. Потому что его атмосфера отражает тошнотворное чувство неотвратимости, которое возникает при приближении насилия. Эта простая, прозаичная неловкость, охватывающая тебя, когда насилие разлито в воздухе, представлена в «Синем Бархате». Страх и отвращение в Лос-Анджелесе, которые я ненадолго вдохнул прошлой ночью в клубе на Голливудском бульваре, и в сотнях пабов и клубов и сомнительных притонах до того. Мы все это знаем. Это забавное чувство, тебе хочется смеяться, когда удается избавиться от напряжения.

Если же насилие случается, вспышка, одна расколотая секунда треснувшего времени в преамбуле физического насилия — это точка из которой нет возврата. Когда ритуализированные насмешки, оскорбления, взгляды и принужденный смех застывают в пересохших глотках и побелевших глазах. Это момент, усиливающий напряжение, и сам по себе сообщник насилия, он приносит почти облегчение, после короткого смущающего душащего момента. Линчу удалось передать этот момент. Слишком реально для Голливуда, а Голливуд ненавидит реальность. Как у Линча, так и у Энгера. У Энгера такие моменты изменения пойманы и высвобождены в фильме — его зрителю не дозволено забыть или отвернуться. Публика не видит разницы между иконами Голливуда и иконами Христианства, реальным и воображаемым, христианским фильмом и гей-байкерским фильмом, «Дорога на Иерусалим» или дорога в Дамаск, или, как кто-нибудь может сказать, в Ад.

Но даже в Кеннете Энгере, как и в Христе, меня постигает разочарование. Вспышка Озарения не найдена ни в путешествии, ни в жизни, ни в байкерском ритуале, но в смерти. Кроули обещал эпоху Гора, философия «Твори, что ты желаешь» продиктованная Айвассом как-то темной ночью в Каире закончилась там же — во мраке, закончилась точно также как Христианство, где ты должен «стряхнуть земные узы», чтобы коснуться лика Бога. В предпоследней части «Восхода Скорпиона», Скорпион мочится на церковный алтарь. Но это пустяковый вызов, никакого публичного осквернения, поскольку церковь пуста. И к тому же «помочиться на алтарь — значит признать значимость церкви». Скорпион садится на свой мотоцикл, едет и… умирает. Последнее выразительное решение Хэйт-Эшбери или Поуис-сквер или революции, которая была «60-е — это заколоченные дома, опустевшие церкви, автостопом на старый фильм, идущий в Долине Смерти, саморазрушение героев. Будь они байкером из «Скорпиона» или друзьями Джимми Пейджа в номере отеля, или Брайаном Джонсом, плывущим в бассейне с хлорированной шапкой волос или Остин Спэйр, умирающий в брикстонской нищете, или Кроули, мертвый сибарит в героиновом тумане среди длинных теней дешевого досчатого дома в Сассексе. Как выяснил Бобби Босолей, мир может быть таким печальным, каким кажется. «И сквозь слезы я все еще вижу синий бархат….»»