Очень славные нуво-хиппи, которых я здесь встречаю, держат первое издание «Rapid Eye One» на стендах своих магазинов. Очень волосатый мужчина бросается ко мне, жмет руку, говоря, что это лучшее из всего, что он читал, за последние лет сто. Я чуть не падаю в обморок. На рекламной табличке, стоящей рядом с книжкой, они написали — «очень круто», и похоже этого достаточно. И тут я осознаю, что стал почти знаменитостью — люди просят у меня автографы!
Получить по утру почту и обнаружить «интересные» изображения на открытках от мейл-художников со всего мира поначалу очень приятно, но спустя время новизна сетевого общения — смутное чувство товарищества, эстетическое удовольствие от обнаружения почты, которая не является Официальным Запросом — проходит, и теперь большая часть всего этого отправляется прямиком в мусорное ведро. Это не означает ничего, кроме того, что в мире существуют миллионы таких же, как ты, неудовлетворенных, претенциозных ублюдков. Посмотрите на постеры и флаеры в «Rough Trade» и кофешопе, они все Такие, какими, как ты знаешь, они и должны быть. «Дадаистские» нарезки и коллажи, повторяющиеся фотографии, на некоторых даже проставлены штампы, которые мейл-артисты, в жалкой погоне за официальностью, сотворили для себя. Но мне это все кажется пустой стилизацией, вдохновленной движением Альтернативного Искусства, неотъемлемой частью которого и является Мейл-арт. Графический отдел революции. Но, в самом деле, какая польза от кучки людей, любящих посылать друг другу открытки? Я родился за месяц до начала 60-х, и, возможно, уже слишком стар, слишком глуп или слишком циничен, но я считаю, что если эти образы не говорят ни о чем, кроме как о некой туманной «альтернативной» позиции, если они не привносят немного света в эту удушливую темноту, значит, как говорят местные, это хреновая идея.
Мой друг в Лондоне (весьма недооцененный художник Николас Слэгг) сделал себе татуировку под обеими подмышками. Он любит демонстрировать ее в ресторанах, полных туристов. В одной подмышке — слово «Да». В другой — слово «Да». Отличная татуировка. Хорошая шутка для вечеринки. Возможно, для некоторых Дада — Бог, помогающий миллионам людей справляться с Повседневностью каким-то скромным, но изощренным способом, но здесь, сейчас, Дада — мертвая лошадь, или мертвая собака.
Абсурдности, как и протеста, как и перестановки, более недостаточно. Мертвая Собака или любая другая гниющая туша, если уж на то пошло в этом отношении, была полезна для активистского искусства в 1928 году, и в обществе, зависящем от животных (живых, но, что гораздо важнее, мертвых) в качестве традиционного арт-посредника, как часть полотна. Особенно это распространено в Америке, где корова, идущая на бифштексы, почти такая же священная икона, как Христос (отсюда, полагают некоторые, феномен таинственных расчленений скота на Среднем Западе, о чем говорится в другом месте этого издания). Здесь, в Калифорнии, имеется Марк Полайн, творящий автоматы из дохлых животных, Серрано (куда ж без него), работающий с тушами животных и все способы стилизованного надругательства над животными, столь любимые порочными безнравственными дадаистами со времен большого любителя перьев и меха, сюрреалиста Макса Эрнста.
Теперь, хотя должно быть ясно, что подавляющая часть активистского искусства неспособно перевернуть ничего, кроме ранее существовавших художественных традиций и, в случае с мертвыми животными, может лишь продолжать нахлестывать всю ту же старую лошадь, или собаку.
Широко разрекламированные дадаисты из Залива, возглавляемые такими людьми, как редактор «Vile» Анна Банана, были, очевидно, изрядно разочарованы, узнав, что означает Дада. Местный художник-шутник Монте Казазза, как мне говорили, однажды взял на себя смелость продемонстрировать это им.
Фото: Монте Казазза
Во время одного обычного общественного сборища старый весельчак Монте обрядился в военную форму и достал заряженный револьвер. Когда собравшиеся радикалы расселись по местам, он извлек из портфеля дохлую кошку, швырнул ее на ковер, поджег, а затем ушел, заперев дверь. Еще одно мертвое животное. Имеет ли это отношение к Дада? Я не понимаю фишки.
На Востоке, в Балтиморе, член Церкви СубГения Майкл Толсон (иначе называемый «экспериментальный сортир») наделал шуму своим творением «Писающая собака/Какающая собака», в котором был задействован сам Майкл, с обнаженными гениталиями, но при этом загримированный, избивавший два собачих трупа, свисающих с потолка железнодорожного туннеля (прекрасный индустриальный акустический штрих). Ничего удивительного, что Толсон был арестован по обвинению, которое без сомнения он и хотел на себя навлечь, выставил себя полным идиотом и отделался условным сроком. Ага, чувак, вот такое странное здесь искусство.
Большая часть американского альтернативного концептуального искусства Америки 80-х годов вдохновлена «Флексусом», полностью исчезнувшим в 70-е. Хотя в группе было и несколько англичан, она преимущественно состояла из американцев и немцев, ее центр, что неудивительно, находился в Дюссельдорфе. Йозеф Бойс, разумеется, был самым знаменитым членом, но в группу также входили Йоко Оно, Дик Хиггинс, Эмили Уильямс, Роберт Филиоу, Ла Монте Янг, Даниэль Споэрри и дерьмовый корейско-американский видео-художник Нам Юн Пейк (прославившийся тем, что отрезал галстук у Джона Кейджа). Манифест группы, написанный Джорджем Мациунасом, гласил, что Флексус — не-художественная группа, чье искусство строится на развлечении/удивлении, и не притязает на значительность, индивидуальность, мастерство и исключительность, которые доминируют в высоком искусстве наших дней. По-моему, это звучит прекрасно. У истоков стоит Марсель Дюшамп.
Бойс, на деле, настоящий водевильно-комедийный остряк, которому навязали роль коменданта концентрационного лагеря. Ему повезло, и не пришлось раболепствовать перед арт-дилерами и владельцами галерей, поскольку у него была небольшая группа покровителей, которые гарантированно покупали все его творения. Таким образом, он мог сосредоточиться на подлинном бизнес-искусстве — создании себе имени. Как и Уорхол, Бойс стал превосходным художником, потому что он смог создать самое совершенное произведение искусства для одержимого образами медиа-общества — личность. Его шляпа-«хомбург», военная куртка, джинсы, охотничьи ботинки, трость (как уорхоловские солнцезащитные очки и парик), по своей сути, были бутафорией. Частью картины, которой являлся он сам. Его одержимость шкурами, кожей, мехом, жиром, как известно, возникла в результате его личного опыта военного летчика (он был сбит), поэтому, как это обычно и бывает, то, что представлено публике в качестве инверсии нормальности, причуды или дадаистской иррациональности, на деле является отзвуком прошлого. Символом чего-то важного, что, как считает человек, произошло ранее. Тайный код. Ах. Как с самым глубоким культурным материалом, все, что человек должен сделать, это взломать код (прочитать книгу, получить Диплом), чтобы получить дар понимания, осмысления, познания. Но кажется, никто не задается вопросом — а познания, собственно говоря, чего?
Как водевильный комик, Бойс знал, что то, что он на самом деле делает, мало чем отличается от того, что делают Томми Купер или Терри Гилльям. Понимая, что сюрреализм — это развлечение, и используя его для развлечения. (Хотя, по правде сказать, он создал немало работ, которые нельзя назвать развлекательными, такие, как например, недавно выставленная «Пробка из бревен»). Учитывая эмоциональную и концептуальную значимость, которую мы придаем словам и образам, к тому же вычисляем, как полагаем, иррациональность, сопоставление и шутливое озорное манипулирование эстетически забавно. Сидеть и смотреть на Бойса, объясняющего значение искусства мертвым зайцам, занятие не для мрачных лиц. Другое творение Бойса, которым восхищаются в Америке, — он стоит и сжимает кусок сала в руке, а затем из его кулака появляется кусок «плазмы». Это проходит здесь особенно хорошо потому что, кроме забав с дохлыми животными, другое излюбленное развлечение американских художников — эякуляция и использование мокрых, липких «тактильных» субстанций, именуемых «плазмой». Телесные выделения — хороший бизнес. Мэпплторп получил широкую рекламу за свой цикл фотографий спермы, Серрано — со своей мочой, несмотря на то, что эта традиция устарела уже к тому времени, когда Йоко Оно рисовала своей кровью в 1960 году. Один мой знакомый, нью-йоркский неоист Иштван Кантор («урожденный» Монти Кэнтсин), пытался продавать пузырьки со своей кровью в качестве Произведения Искусства с 1979 года, и, кажется, в Америке уже не осталось почтальонов, которым не случалось бы доставлять конверта, содержащего засушенное семя плодовитого Джерри Древа, одному из его собратьев по мейл-арту. (Мастурбация на память — одна из идей Древа, которую не украл Дэвид Боуи). Таким образом, мы снова вспоминаем нашего приятеля Толсона, который, кажется, готов пойти на что угодно во имя главной движущей силы Американского Искусства — Паблисити. Не удивительно, что Толсон снял фильм о себе, занимающемся тем, что можно увидеть в любом порнографическом фильме в магазинах Сан-Франциско — в фильме на него мочатся.