Как Серрано и Мурре, Скаггс прославился настолько, что его пригласили в шоу Фила Донахью. Его следующая художественная выходка, как и следовало ожидать, была связана с собаками.
Мой корреспондент Убу Раскер (крещеное имя — Деклан) поступил еще лучше. Облачившись лишь в набедренную повязку, венец из колючей проволоки и обрызгавшись краской, Убу распял себя на трехметровом кресте на заднем дворе своего дома на Брунсвик-стрит, в Мельбурне, перед двадцатью своими друзьями. Шутка была заснята приятелем-студентом для короткометражки «Святая Тереза де Вилль». Гвозди 8 см в длину и 2 мм в толщину были вбиты в его руки одним из друзей.
Убу сказал, что он распял себя на кресте, потому что «хотел быть как Христос и почувствовать то, что он чувствовал. В конечном счете, я хочу быть во всем, как он. Я хочу быть безработным, шляться везде с друзьями и ходить на рыбалку». Убу думал, что, вися на кресте, почувствует себя Христом, но, увы, вместо того, чтобы быть вознагражденным за усилия духовным опытом, он упал в обморок.
«Тем не менее, это был полезный опыт — наказание — вот его награда — и я убежден, что каждый должен быть хоть раз распят».
Эти примеры, безусловно, показательны, авангардное искусство (как и политический активизм) напрямую происходит от еретиков древней истории и создание еретической церкви, как это сделал ЛаВей — в лучших традициях активистского авангарда. И в богохульстве Серрано нет ничего нового.
Ищущие славы Мурре, Скаггс и мой менее известный корреспондент Раскер бросили вызов общественному восприятию образа Христа и религии, и обнаружили, что они не совершили перемен в обществе, но зато узнали что-то новое о себе. Изобразительное Искусство и Перфоманс не нужны, в моем представлении, для вдохновления социальных перемен, но они могут послужить хорошей терапией, а публичные страдания способствуют развитию бизнеса.
Каждую Страстную Пятницу Филлипинский департамент по туризму закупает кресты для тех, кто добровольно желает быть распятым на десять минут, это часть ежегодных Пасхальных празднеств. На представление регулярно собираются толпы свыше 5 000 человек.
Вскоре я обнаружил, что если свернуть налево от дверей моего отеля и пройти семьдесят ярдов вдоль по улице рядом с главным вокзалом Сан-Франциско, то я окажусь в районе, который местные рекомендовали мне избегать и днем и ночью. Прогуливаясь здесь днем и ночью, за последние пару дней (и ночей) я заметил тяжелую атмосферу, хотя ничего такого, о чем стоило бы писать домой, поэтому я проигнорировал их предостережения. На следующий вечер я свернул на пустынную улицу, практически скрытую в полной темноте. Затем я услышал где-то впереди свист. Приглядевшись, я с трудом заметил группу людей в тени, пять, десять, двадцать. Только этого мне не хватало. Банда. Они были одеты в цвета своей шайки, пили «Coors» из банок, у одного я заметил нож. Теперь я понял, почему улица пуста. Из своего темного угла они принялись мне кричать, один начал стучать пустой банкой по стене, другие засвистели.
Я мог либо повернуть назад, в этом случае, они, возможно, пошли бы за мной, или броситься наутек, в этом случае они бы наверняка погнались за мной, поймали бы и отрезали бы мне яйца, пока я бы протестовал и пытался объяснять, что они вредят местному туристическому бизнесу. Поэтому, когда пара человек оторвалась от группы и направилась в мою сторону, мне пришлось повести себя нагло. Дерьмо. Здесь все ходят с оружием. Я видел по телевизору. Я подходил, все ближе и ближе, делая вид, что я их не замечаю, стиснув зубы, спокойным шагом, отличная ночь для прогулки. Делая вид, что я знаю, куда иду. Ближе. Я невольно ускорил шаг. Один из парней, перешедших дорогу, был уже в десяти шагах от меня, он что-то бормотал. Ближе. Тело напряглось, адреналин рвался сквозь поверхностный культурный слой. Если он захочет меня ударить, я уклонюсь и брошусь бежать со скоростью Бена Джонсона. Дерьмо, какого черта я свернул на эту улицу? Сердце выпрыгивало из моей вспотевшей груди. Я отвел взгляд от него, почесал голову, поравнявшись с ним. Теперь он был рядом. Один из шайки закричал. Я ждал, что они скажут, вопроса «ты че о себе возомнил?», на который я не собирался отвечать, но я прошел… мимо. Они кричали что-то еще, я не разобрал. В меня полетела пустая пивная банка, она шлепнулась о бордюр. Я не смотрел по сторонам. Кто-то там, наверху, на моей стороне. Я свернул за угол, скрывшись из виду. И побежал.
Мне нужно было выпить, я ввалился в бар. Тайваньский парень купил мне выпивку, потому что ему нравятся англичане. Он — фанат «Who», сообщил он мне, а затем сказал, между прочим, что не стоит ходить по этой дороге. От Сохо до Брайтона я думал, тоскуя, страстно желая.
Огромная женщина с грохотом плюхнулась на стул рядом со мной и заговорила с протяжным техасским акцентом. Она была не очень красива, но грудь у нее была впечатляющая, она так выпирала из платья, что, казалось, в ее бюстгальтере сидят две лысые головы тибетских монахов. Омм. Сказала, что она проститутка, на улице стоит порше, не хочу ли я потратить 500 баксов за остаток ночи. Нет, большое спасибо. 500 баксов сократились до 20, и она готова принять туристическим чеком. Очень мило, но я не один. Она сказала, что ночь выдалась спокойной, так что она все равно останется со мной, и принялась покупать мне выпивку, три или четыре раза и отказалась от ответной любезности. Я подумал, что она хочет напоить меня и ограбить. Но это было не так. Просто она была типичной, удивительно доброй американкой. Самый радушный народ в мире. Она сказала, что Джордж Майкл был ее бой-френдом. Точно, у Джорджа был пенис семь дюймов и, чтобы там не писали таблоиды, он был мужик, что надо. Меня всегда это интересовало. Ко мне вернулась вера и в Джорджа, и в американскую нацию, и я, пошатываясь, вывалился в ночь, нашел дорогу обратно в отель, следуя за невидимой нитью, которая появляется, когда ты устал и перегружен эмоциями. По пути я наткнулся на двух японских туристов, со смехом бежавших по улице в сопровождении телохранителя, и пьяного старика, оравшего: «Ублюдки, вы сейчас в Америке!». Где-то вдалеке выла сирена…
До крэка вину за все преступления здесь возлагали на телевидение. Несмотря на то, что средний американец, по его словам, смотрит телевизор 7,4 часов в день, американцы по-прежнему снимают худшие на свете телепрограммы: мыльные оперы, ситкомы, сделанные специально для ТВ фильмы класса «С» и непрерывные, неинформативные новостные репортажи, прерываемые отвратительной рекламой. Америка, разумеется, не единственная страна, превратившаяся в огромное поле домашних «овощей», но телевизионные стандарты здесь настолько убоги, что многие «овощи» стали подгнивать. Как и во всех телевизионных культурах, включая Британию, тот, кто контролирует экран, контролирует человеческое сознание. Это важно, тем более что люди становятся активными в использовании ТВ и других форм электронного развлечения, люди пользуются видеокамеры и снимают фильмы и телешоу, выпускают саундтреки и закадровые тексты, и, что самое главное, учатся все это монтировать. Если это так, то мы можем понять, как монтируется наше восприятие реальности.
Неудивительно, что большинство политически дальновидных музыкантов, писателей и художников с 80-х годов используют видео, не ради рекламы, но как конечную цель. Хотя, по большей части оно игнорируется мейнстримным большинством и высмеивается, как трюкачество, серьезными луддитскими художниками, социальные последствия искаженных образов, далекие от чисто коммерческих, монолитных телекомпаний, очень жизненны. Художники не должны бояться новых технологий.
В 1980-х компьютерные хакеры, современные анархисты в духе Годвина и Праудхорна, показали миру, какими бесполезными и аморфными могут быть государственные границы, вторгаясь в государства, банки и корпорации при помощи нитей оптического волокна. В 90-х мир принадлежит компьютерно-грамотным и те, кто не овладеет этой грамотой, останутся открытыми для манипуляций, сходных с теми, которым подвергаются люди, не умеющие читать и писать. Таким образом, неудивительно обнаружить здесь в Калифорнии человека, который не только это понимает, но и готов, как всегда, что-то с этим делать. Его имя знакомо всякому, кто когда-нибудь Настраивался. Включался. Или Выпадал.