Агата Кристи
Движущийся палец
1
Я часто вспоминаю то утро, когда пришло первое анонимное письмо.
Оно пришло как раз, когда мы завтракали, и я долго крутил его в руках, как человек, для которого время ползет медленно и который хочет до конца обсосать любое малейшее событие. Я видел, что письмо отправлено с местной почты, а адрес напечатан на машинке. Я взялся за него раньше, чем за два конверта с лондонскими штемпелями, потому что в одном был явно счет, а на втором я узнал почерк двоюродного брата, которого я терпеть не могу.
Сейчас мне это странно, но я вспоминаю, что Джоан и меня это письмо скорее позабавило, чем расстроило. Тогда мы и понятия не имели, что приходит вместе с ним — кровь, насилие, подозрение, страх.
Мы просто не могли представить, что подобные вещи могут как-то ассоциироваться с Лимстоком.
Вижу, что начал я неудачно. Я же не объяснил, что такое Лимсток.
Когда со мной случилась та проклятая авария, я боялся, что теперь осужден всю жизнь только лежать и лежать — хоть доктора и сестры успокаивали меня и уверяли в обратном. В конце концов, меня все же вытащили из гипса, и я начал снова учиться пользоваться своими конечностями. Через некоторое время Марк Кент, мой врач, похлопал меня по спине и сказал, что теперь уже все в порядке и будет в порядке, только мне надо собраться, поехать куда-нибудь в деревню и хотя бы полгода пожить там, как капуста в огороде.
— Поезжайте туда, где у вас нет никаких знакомых. Выбросьте все заботы из головы! Самое большее, можете интересоваться местными выборами, слушать сплетни и забавляться скандальчиками, которые там наверняка случаются. Маленькая кружка пива каждый день — больше я вам ничего не пропишу. И еще абсолютный отдых и покой.
Отдых и покой! Сейчас мне забавно и подумать об этом!
Так, значит, Лимсток — и вилла «Розмарин».
Лимсток был важным пунктом на карте Англии во времена Вильгельма Завоевателя. В двадцатом веке это дыра, где собаки дохнут с тоски, крохотное местечко с ежегодной ярмаркой, милях в трех от автострады, на склоне поросшего вереском холма. А вилла «Розмарин» — невысокий, красивый белый домик с викторианской верандой, выкрашенной в бледно-зеленый цвет.
Моя сестра Джоан увидела этот дом и в тот же момент решила, что это просто идеальное место для выздоравливающего. Хозяйка — маленькая очаровательная старушка, напоминавшая, как и весь дом, времена королевы Виктории — объяснила Джоан, что ей и в голову бы не пришло сдавать виллу, если бы не то, что «времена так изменились — вы же знаете, эти ужасные налоги».
Мы обо всем договорились, подписали контракт, и вот мы с Джоан приехали и поселились на вилле, а мисс Эмили Бартон временно переехала в Лимсток к своей прежней служанке — «моей верной Флоренс», с нами же осталась ее теперешняя служанка — ворчливая, но работящая пожилая женщина мисс Партридж, которой днем помогала приходящая девушка.
Лимсток дал нам пару дней на то, чтобы устроиться, а потом начались массовые визиты. Некоторые оставляли свои визитные карточки — «люди из хороших, порядочных семей, знающие, как себя вести», как заявила Джоан. Был у нас мистер Симмингтон — высокий, сухощавый адвокат, со своею говорливой женой — большой любительницей бриджа. Доктор Гриффит — темноволосый, меланхолического вида врач — и его высокая, бодрая сестра. Каноник Калтроп — пожилой, как положено настоящему ученому, рассеянный человечек — со своей несколько эксцентричной женой. Был и богатый любитель искусства мистер Пай из Прайорс Энд и, наконец, сама мисс Эмили Бартон — типичная старая дева в провинциальном издании.
Джоан перебирала визитные карточки с чувством, несколько напоминавшим ужас. «Я и не знала, — сказала она с благоговейной дрожью в голосе, — что люди взаправду наносят визиты — и с визитными карточками!»
— Это потому, — проговорил я поучительным тоном, — что ты понятия не имеешь о деревенской жизни.
Джоан — очень веселая и красивая девушка, любит танцы, коктейли, флирт и бешеную езду на автомобиле. До мозга костей городское существо.
— Но выгляжу я и в деревне как следует, — отрезала она мне в ответ.
Я осмотрел ее критическим взглядом и не смог согласиться. Джоан была одета в спортивный костюм (фирма Миротен, Лондон). Он действительно шел ей, но для Лимстока это была несколько эксцентричная элегантность.
— Нет, — сказал я. — Ничего подобного. Ты должна была надеть старое, выцветшее твидовое платье и такой же старый и выцветший пуловер, а еще поношенный вязаный жакет, старомодную фетровую шляпку, а на ноги — толстые чулки и старые, разбитые туфли. И лицо у тебя не в порядке, — добавил я.
— А там что тебе не нравится? Крем номер два, оттенок «деревенский загар».
— Совершенно верно, — кивнул я. — Только, если бы ты была из Лимстока, то немного припудрила бы нос, чтобы не блестел, и уж точно у тебя были бы целые брови, а не выбритые остаточки их.
Джоан засмеялась и сказала, что жизнь в деревне для нее нечто совершенно новое и она заранее рада ей.
— Все это тебе быстро надоест, — заметил я укоризненно.
— Не надоест. Я и вправду сыта уже по горло Лондоном. Меня тебе, конечно, не жаль, но, знаешь, история с Полом меня основательно задела за живое. Мне нужно время, чтобы прийти в себя.
Я бросил на нее скептический взгляд. Я знаю, что любовные приключения Джоан протекают всегда одинаково. У нее предрасположение к бесхребетным молодым людям — гениям, не признанным миром. Она выслушивает бесконечные стенания какого-нибудь из этих гигантов мысли и старается помочь ему добиться признания. Когда же он проявит себя как неблагодарное существо, она глубоко огорчается и утверждает, что сердце ее разбито — до тех пор, пока не появится новый меланхоличный молодой человек, что обычно случается недели, примерно, через три.
Я не очень всерьез принимал разбитое сердце Джоан, но видел, что для моей симпатичной сестренки жизнь в деревне — что-то вроде новой игры. Она со рвением начала отвечать на визиты. Мы получали приглашения на чай и бридж, принимали их и, в свою очередь, приглашали к себе.
Для нас это было ново и забавно. И, как я уже сказал, когда пришло первое анонимное письмо, это тоже сначала показалось забавным.
Я разорвал конверт и пару минут только смотрел и смотрел, ничего не понимая. Отдельные слова были вырезаны из какой-то книги и наклеены на листок бумаги.
Текст был крайне вульгарным и выражал мнение автора, что мы с Джоан вовсе не брат и сестра.
— Ну, — спросила Джоан. — Что там?
— Довольно мерзкое анонимное письмо, — ответил я. Я все еще не мог прийти в себя. Человек как-то не ожидает чего-то подобного в тихой заводи Лимстока.
Джоан немедленно заинтересовалась:
— Правда? А что там написано?
В романах, как я обратил внимание, герой никогда не станет показывать жене анонимное письмо, полное всяких гадостей и неприятностей. Предполагается, что женщин следует любой ценой оберегать от того удара, который это могло бы нанести их нежной нервной системе.
Как ни жаль, но должен признаться честно: мне и в голову не пришло скрывать от Джоан это письмо, и я без колебаний протянул его ей.
Мое доверие к стойкости ее характера было вполне оправданным — она не пришла в ужас, скорее это ее позабавило:
— Вот гадость-то! Я столько раз слышала об анонимных письмах, но ни одного еще не видела. Они все такие?
— Не могу сказать, — ответил я. — Для меня это тоже первое.
Джоан вздохнула.
— Ты-таки был прав насчет моей внешности. Джерри. Здешние, наверное, думают, что я должна быть ужасно развращенной особой.
— Это одно, — сказал я, — а потом еще то, что отец у нас был высоким брюнетом, а мама — маленькой голубоглазой блондинкой. Я пошел в отца, а ты — в мать.
Джоан задумчиво кивнула.
— Да, мы не очень похожи. Никто с первого взгляда не сказал бы, что мы — брат и сестра.
— И уж во всяком случае не этот писатель, — с чувством ответил я.
Джоан заметила, что все это, по ее мнению, здорово смешно. Она взяла письмо кончиками пальцев, покачала им и спросила, что мы будем дальше с ним делать.
— Думаю, — ответил я, — что самое правильное — бросить его в огонь, громко выражая при этом свое возмущение.
Буквально так я и сделал под аплодисменты Джоан.