— Ты там ничего не построил?
— Нет, земля пустая стоит. Только забором обнес и все. Лучше здесь, У многих офицеров высших чинов, кстати, тоже домики здесь стоят. Если что, могу показать.
— Ого, а как же тогда Козинцев здесь землицу ухватил?
— На лапу дал, да и повезло просто. Подоспел к моменту когда землицу для дач нарезали.
— Ладно, понятно. Тогда гроссбух неси, проверять буду, — проворчал я и Мурзин с готовностью понесся за бухгалтерией.
Тщательная проверка в течение целого светового дня показала, что все, что он тратил, он тратил на нужное дело. На рабочих, на материалы, на инструменты. Все бумажки были на месте, все цифири сходились. Жалование Юн тоже не забыл вписать, а вот свое жалование он получал почтовым переводом от Козинцева. Нашлось расхождение в суммах около пятисот рублей, что, в общем-то, казалась суммой невеликой. Взятки же надо было платить, да и бетон этот по чистосердечному признанию управляющего оказался ворованным. Опять же пришлось дать немного денег тому, кто помог закрыть глаза на небольшое утончение стенки каземата в одной из батарей. Кирпич, кстати, тоже был частью скомунизден. Потому-то Мурзин и замахнулся на такое грандиозное строительство, ибо думал, что сможет купить все по дешевке. Однако ж, просчитался, дешевый материал неожиданно закончился, а интендант, с которым была налажена торговая связь, оказался переведен в другое место.
— Ты вообще какого черта стал так основательно строить? Козинцев тебе что говорил? Строит площадку для установки нескольких станков и выделить место для большого склада. Склад можно было построить из дерева. Какого хрена, спрашивается, там стены в полметра толщиной?
— Василь Иваныч, я ж как лучше хотел, — он почти и не оправдывался. Так, для проформы высказывал свою точку зрения, ибо давно мне все рассказал. — Сами говорите, что война с япошками будет, а если они бомбить станут? Кирпич он лучше, чем доска, все сохраннее будет. Да и воровать меньше будут. Попробуй кирпич расковыряй, а доску вырвал и выноси что хочешь.
— А-а, ну тебя. Брехать только и умеешь, — махнул я рукой. Я его не выгоню, он это понял. Даже жалование не урежу, потому как по сути не за что. Не своровал ведь, да и не доказательно это. Но вот дополнительных деньжат я ему подкидывать не стану, обойдется. — Ладно, ты мне скажи, сколько надо денег, чтобы завершить строительство и как быстро его можно закончить?
— Я просил десять тысяч, — с готовностью выдал он, но поймав мой недовольный взгляд, добавил. — Но вы же не хотите заканчивать как я думал? Тогда дешевле, намного.
— Сколько?
Он не ответил сразу, подумал. Затем сообщил, что для сметы ему нужен новый план строительства. Я примерно обрисовал, что хочу видеть. То, что он уже возвел, разделить на три части и одну треть выделить под производственные нужды. Остальное под склад. Химики временно будут ютиться в комнатенке построенной на складе, а потом им надо будет строить отдельное помещение. И лучше всего в самом безопасном месте, там, где и людей почти не будет.
— Ну, тогда тыщи в три уложимся. Если из дерева, — прикинув, сообщил он. — Только, Василь Иваныч, вы уж будьте добры, выдайте мне план строительства на руки. Что б, значица, претензий ко мне вы более не имели.
— На месте я тебе покажу, как делать надо, — заверил я. — А оплату материалов и расчет с рабочими будешь производить через меня.
Он кивнул.
— А ежели того этого? В смысле подешевле достать получится, то тоже через вас расчет?
— В смысле? — решил уточнить я, хотя уже догадался, о чем он. — Опять ворованное?
— Ну, зачем сразу ворованное? — с хитринкой в глазах ответил мой управляющий. — Бережливо сбереженное. Так как, тоже к вам бежать? Хотите, чтобы офицеры к вам сами ходили?
Дилема, однако. Мне быть запятнанным скупкой ворованных материалов не хотелось вовсе. И тратить деньги на то, что можно получить за гораздо меньшее, тоже не нравилось. Я колебался несколько секунд, затем решил:
— Никакого ворованного материала. Работать по чесноку.
— Как-как?
— Работать честно. Я ясно выразился?
— Куда ж яснее, — развел он руками. — Предельно понятно вы выразились. Мне теперь и шагу в сторону ступить нельзя.
К строительству Мурзин приступил спустя пару дней. Нагнал с пару десятков китайцев, нанял несколько русских мужиков, что понимали в строительстве и сам стал контролировать процесс. Груз, что лежал горой посреди площадки, наглухо обнес колючкой, да приставил сторожа, чтоб никто ничего не свистнул. Доски и бревна, напиленные из корейского леса, привозили несколько дней кряду и сгружали рядом. Доска и брус были влажные, не просохшие и работать с ними было тяжело — пилы застревали, а топоры вязли. Конечно, плохая постройка выйдет из такого леса, но нам много и не надо. Простоит до конца осады и ладно.
Китайцы получали до удивительного мало. Каждая пара рук обходилась нам в сорок копеек в день и полфунта риса. Маленькие росточком, черные лицом, эти работнички вкалывали так, что я диву давался — откуда у них только силы берутся. Впрягутся вчетвером, взвалят сырое бревно на плечи и тащат словно мулы, только лбы утирают. А потом поднимают, кряхтя и громко поругиваясь на своем, на китайском. И Мурзин, даром, что работодатель, часто подставлял им свое плечо, не гнушался тяжелой работой. Казалось, даже получал от этого удовольствие.
Я ходил иногда на стройке, перешагивал через обрезки и распущенные на дранку бревна, присматривал вполглаза за процессом. Китайцы, вечерами выстраивались к Мурзину за дневной платой и я, по головам пересчитывая трудяг, выделял деньги. Наверное, моему управляющему было обидно за мое недоверие, но тут уж ничего не поделаешь. Он хоть и расписал мне, куда подевались неучтенные пятьсот рублей и я ему верил, но все же стоило слегка показать мое недовольство. Он-то как никто другой должен знать, что за выданные деньги всегда приходится отчитываться. Взятки-взятками, а недостачу никто не отменял.
Китайцы передо мной раскланивались, ломали спины. Приговаривали 'белий хасяина' и старались понравиться. Некоторые старались настолько сильно, что я их поневоле запомнил — Вейдун Ху и Чжиган Лай. Первого запомнил из-за его веселого нрава — он, замечая меня, всегда растягивал рот в широкой улыбке и, дико картавя, кричал 'доблый хасяина, доблый' и, отвешивая мне низкие поклоны, старался приблизиться ко мне. В первые разы меня это шокировало, а потом привык. Тем более что окружающие, почти и не обращали на это событие никакого внимания. Другой же китаец, уже мужчина в годах, под четвертый десяток лет, запомнился мне своим именем — Чжиган. Очень уж созвучным оно оказалось с 'джиганом'. Или с 'цыганом', если угодно. Этот тоже ломал передо мной спину и так же подбивал под меня клинья, проявляя свою хитрую натуру. Говорил хорошие слова, благодарил меня за работу и щедрую оплату, но при вечернем расчете всегда вымаливал у Мурзина и у меня дополнительную плошку риса. Показывал пантомимой — дети, мол, маленькие, шесть штук. Кушать хотят, пожалей, добрый господин. Но у моего управляющего не забалуешь. Он хоть и подставлял свое плечо под бревна, не чураясь запаха китайского пота, но всегда был непреклонен и рассчитывал его на общих основаниях.
На стройку приходили разные люди. В основном пытались наниматься — тем мы давали отказ. Лишних ртов кормить не хотелось. Приходили офицеры, что флотские, что сухопутные. Смотрели на стройку, комментировали меж собой, да разглядывали мой мотоцикл. Подходили ко мне, знакомились, выспрашивали сколько стоит техника. А узнав, присвистывали и отходили в сторону. Цена кусалась. Заломил я за 'Руслан' полторы тысячи рублей. Дорого, намного дороже, чем продавался в Питере. Но ты попробуй туда съезди, да купи и тогда поймешь что дороже. Никакого полезного знакомства с офицерами я не завел — не те чины подходили, прапорщики, капитаны, да ротмистры. Ни один генерал или адмирал меня не посетил. Впрочем, я этого и не ожидал.
Приходили и купцы местные. Кто попроще, кто позначимей. Узнавали, чем собираюсь торговать, какое производство налаживать. Понравился один — коренастый дядька, сильно хыгающий. Лет под пятьдесят, с пенсне на сизом носу. Представился Семеном Матвеичем Зайцевым. Тот сразу, как оценил привезенные запасы и осмотрел технику, спросил: