Он замолчал, осуждающе вперив в меня свои суровые глаза. Да, этот мужик был не из трусов, он умел и воевать и настоять на своем. Его не раз ломала жизнь, но и он не оставался в долгу — своей волей пробивал себе тот путь, который ему был угоден. Вот и сейчас, столкнувшись с проблемой, он активно ее решал.
— Что же вы, Василий Иванович, мне ничего не отвечаете? Стыдно стало?
— За что же стыдно? Я ни о чем не жалею и приказ Макарова о том, чтобы не пускать вас на кораблях в открытое море поддерживаю целиком и полностью. Более того, я бы и самому Макарову запретил выходить, да только это не в моих силах.
— Ах, вот как?! Вы видимо и сами верите в то, что наболтали. Удивительная способность людей заблуждаться… Василий Иванович, я много поездил по миру, навидался всякого. И дервишей и йогинов и странствующих монахов. Но поверьте мне как человеку опытному — будущее предсказать невозможно. Мне многие пытались гадать, да только их гадания и яйца выеденного не стоят. Я не знаю что вы там себе понапридумывали, какие сказки понарсказывали адмиралу, да только вы ни черта не знаете о том, что произойдет. Я не верю пророкам, я не верю в их чепуху, потому что судьба тетка капризная, и ее невозможно просчитать. Вы это понимаете?
— Знаете, а я с вами соглашусь, — неожиданно поддакнул я. — Предсказать судьбу невозможно и судьба вертит человеком так, что ни одному театралу и не снилось. Но вот в чем загвоздка — я же на самом деле не гадаю. Я знаю — и вы и адмирал погибнете на корабле от подрыва на мине. Когда это произойдет я не знаю, так же не знаю на каком корабле вы будете находиться в этот момент. Но хоть режьте меня, если вы не последуете моим рекомендациям, то так все и будет.
— Да вы издеваетесь! Откуда вы это знаете? Как это можно знать? — его возмущение было настолько эмоциональным, что он, забыв о том, что перед ним еда, ударил ладонью по столу. Попал по лежащей вверх зубцами вилке и та, словно пуля, стрельнула в сторону Микеладзе.
Прода от 20 июня
Князь, возле ног которого со звоном упал предмет, удивленно обернулся на нас. Потом опустил глаза на пол, увидел вилку и, наклонившись с грацией дикого, но обленившегося барса, поднял. Официант, что уже бежал исправлять оплошность клиента, получил от князя останавливающий жест. А затем Микеладзе поднялся со своего места и в вразвалочку, гордо расправляя плечи в подполковничьем мундире, подошел к нашему столу.
— Полагаю, это было всего лишь нелепое недоразумение, не правда ли? — то ли с угрозой, то ли с любопытством произнес он, показывая вилку, и при этом глядя на меня.
— Да, господин подполковник, это была случайность, — ответил Верещагин, — прошу нас простить.
— Что ж, тогда возвращаю вам ваш предмет, — князь положил вилку на стол. — А вы, насколько я знаю, и есть тот самый знаменитый художник? Верещагин, Василий Васильевич?
— Да, это я.
— О-о, тогда приятно с вами познакомится. А я вот подполковник охранной службы, князь Микеладзе. Присматриваю здесь в городе за всяким сбродом, чтобы они не дай бог ничего не сотворили по своей наивной глупости. Наслышан, что вы в Артуре уже как несколько дней, так ли это?
— Да, именно так.
— Удивительно, вы являетесь другом нашего славного адмирала. А еще, хочу заметить, вы здесь, в Артуре, заводите не совсем хорошие знакомства, — с усмешкой произнес Микеладзе, кивая в мою сторону. — А вы знаете, что вот этот вот субчик является агентом охранного отделения? Нет? Ну что же вы так опрометчиво? А знаете, как он стал нашим агентом? Нет? Ну, так вы у него поинтересуйтесь и, если он вам расскажет, то уверяю вас, более вы с ним знакомств водить не станете. Господин Рыбалко у нас личность известная, помогает тут нашим военным, да морякам, это правда. Но вы мало знает об истинных его делах и об его прошлом. Вы, уважаемый Василий Васильевич, прежде чем беседовать вот с этим господином, выспросите у него обо всем, а уже далее решайте стоит это того или нет. Это мой вам совет.
И, высказавшись, князь оставил Верещагина в смешанных чувствах. Заканчивать обед он не стал, а сразу же вышел из ресторана. А мы остались, молча глядя друг на друга. Я ждал реакции своего собеседника.
Наконец, когда первое ошеломление было пройдено, Верещагин как бы между прочим сказал:
— Не люблю я эту филерскую публику.
Я кивнул:
— Я тоже, если говорить честно. А уж с князем у нас очень сильные неприязненные отношения.
— Вы и вправду его агент? Он не врал?
— Я, если можно так сказать, агент поневоле и исключительно по своей глупости. Но он ввел вас в заблуждение — я с ним не работаю. Он пытался меня здесь прижучить, да только у него ничего не получилось.
— Постойте, Василий Иванович, я не понимаю, как так можно?
— Что именно?
— Если вы являетесь агентом охранки, то, как вы можете противостоять князю?
Я вздохнул, не зная, рассказывать ли ему всю подноготную?
— Знаете, князь об меня обломал зубы — я нахожусь в Артуре с воли Марии Федоровны.
— Матери Императора?
— Да.
— Но как же? Неужели от самой…? А почему тогда…?
В ресторане, не смотря на самую середину дня, было пусто. Помимо нас с Верещагиным было занято еще три столика и все они находились на достаточном отдалении от нас. То есть подслушать нас не могли. Подошедший человек, забрал оброненную вилку и, положив замену, отошел в сторону.
— Ладно, я вам расскажу, как я стал агентом охранки.
И я ему вкратце пересказал нашу с Мишкой авантюру, на которой нас так умело подцепили. Верещагин слушал внимательно, сдвигал кустистые брови и задумчиво теребил бороду. Когда мой рассказ закончился, он спросил:
— Но почему именно Куропаткин? Почему, например, не Стессель? Ведь Стессель-то явно манкировал своими обязанностями в крепости, не укреплял ее должным образом, а Куропаткин что? Как он может дурно повлиять на ход войны? Ведь он командуют Маньчжурской армией, а ранее был военным министром!
— А этого мало? Василий Васильевич, Куропаткин сейчас, конечно, еще не проявил себя в полную свою бездарную силу, но поверьте мне на слово — он проиграет все свои битвы, все до единой. Потому-то мы и захотели преподать ему урок, с той целью, чтобы он обозлился на японцев и вступил в командование армией с полной решимостью отомстить. Ведь смешно сказать, он, ведя на них наступления, будет придерживаться оборонительной тактики. Это ли не военный нонсенс?
— Но откуда вы это знаете?
— Оттуда же откуда и про вашу и адмирала смерти. Если, конечно, я не изменю историю. Но надо заметить, что одну человеческую жизнь я, похоже, уже спас.
— Это вы обо мне? — опять вспомнил Верещагин и нахмурился.
— Да, о вас. Но мне бы Макарова спасти, да только я не знаю как. Вот скажите, в качестве допущения, если ему, например, прострелить ногу, да так, что он не сможет на нее ступить продолжительное время, это заставит адмирала остаться на суше?
Я увидел в его глазах сначала ужас, затем омерзение. Конечно же, я так делать не собирался, но как вариант рассматривал. А рассмотрев, отказался.
— Не пугайтесь, я так делать не буду. Помрет еще от заражения крови, а мне он нужен живой и при своих талантах руководителя. Но если серьезно, то я думаю о любых возможностях, позволяющих спасти Макарова от неминуемой гибели. Кстати, а может быть ВЫ его сможете убедить более серьезно отнестись к угрозе? Ну, например, сможете убедить его пускать впереди своего корабля тральщиков, чтобы они выскребали японские мины? А то насколько я могу судить, у наших флотских это дело поставлено не очень хорошо. Что вы на это скажите?
— Я не понимаю, как об этом можно вообще разговаривать?
— Да не волнуйтесь, я про ногу адмирала сказал вроде как шуткой, без серьезных намерений. Но эта шутка показывает мою озабоченность. Василий Васильевич, я не пророк и не гадалка, но то, что я говорю про будущее — сбудется. Сбудется в том случае, если я не смогу его изменить. Я вижу, что вы до сих пор мне не верите, но я и не прошу верить, я прошу лишь воспользоваться здравым смыслом. Уговорите Макарова тралить перед выходом эскадры, пускай он не ленится. Очень горячо вас прошу. Вы его друг, он к вам должен прислушаться.