Петро сбегал к хозяину гостиницы и попросил того вызвать доктора. Пришел китайский врач, осмотрел меня, поцокал языком и принялся за лечение. Выстриг мне на затылки волосы, отмочил коросты и совсем по-европейски стал зашивать кривой иглой. Предложил мне в качестве анестезии курнуть трубочку опиума, но быв послан, молча принялся за дело. Я же, опрокинув в себя полстакана водки, скрипя зубами вытерпел всю процедуру этого экзекутора, а потом еще с ним и расплатился. Он с благодарностью принял российские рубли и пообещал заходить каждый день пока я здесь, чтобы менять повязки. С тем и ушел, довольный от неплохого заработка и от неожиданно свалившегося на него богатого клиента.
После обеда, получив свою одежду, я снова выбрался в город. С рейда подорванный миноносец исчез и не похоже было, чтобы он затонул. Если бы это случилось, то из воды бы торчали его трубы, но на поверхности тихо шли небольшие волны, не встречая никакого препятствия. Исчезли и японские корабли. Мое недоумение развеял Петро, пояснив:
— Утром япошки взяли «Решительный» на буксир и утащили.
— Он что же не затонул?
— Нет, на плаву остался. Лишь накренился на нос сильно и все.
— Значит, плохо лейтенант подорвал свой корабль, — с неудовольствием констатировал я, проезжая на рикше по берегу.
Госпиталь при католической миссии я бы в этом городе ни за что не нашел. Но рикша, услышав фамилию лейтенанта Рощаковского, все понял правильно и дотащил мое бренное тело до нужного места. Там я и напросился на встречу.
Рощаковский, однако, пользовался популярностью. В палате помимо него находился какой-то французишко, спешно на карандаш накидывающий рассказ от лица лейтенанта. А Рощаковский был в ударе, он нынче герой. Рассказывал журналисту подробности со смаком, со всеми деталями. Увидев меня в просвете приоткрытой для сквозняка двери, крикнул:
— А, Василий Иванович! Быстро, быстро заходите сюда. Нечего вам ждать как все!
А в коридоре помимо меня и Петра находилось еще несколько человек европейской внешности. Видимо тоже журналисты.
Я зашел. Журналист привстал с табуретки, представился. Рощаковский пояснил:
— Этот господин из французской газеты, берет у меня интервью.
Я кивнул, поздоровался с журналистом за руку. Рощаковский представил меня и у француза загорелись глаза. Стал что-то лапотать на своем, спрашивать меня, а я стоял и не понимал. Лейтенант же, лежа на кровати и не подумал мне переводить. Лишь спустя какое-то время он понял, что я ни слова не понимаю, спохватился:
— Боже, а все говорят, что вы в их армии служили!
— Врут, — ответил я, вспоминая, что этот слух я же сам и пустил гулять в массы.
— Так вы ни слова из того что он сказал ни поняли?
— Ни единого. А что он хотел от меня?
— Ну да как же. Он очень сетовал, что вы дали такое подробное интервью английской газете, а сейчас просит о реванше. Он наслышан о вашем подвиге который вы совершили на «Решительном» и выражает вам свое восхищение.
— Да бросьте, какой там подвиг, — махнул я рукой. — Я же простой гражданский и я банально защищал свою жизнь. Вот вы, Михаил Сергеевич, дав в морду тому японскому типу, совершили настоящий поступок.
— А вы ему потом по яйцам, да по затылку вашей тросточкой, — дополнил Рощаковский и засмеялся. — Говорят, на носилках его с палубы забирали, бессознательного.
— Жаль, что потерял я свою тросточку, — посетовал я, — хорошая была, мастером сделанная.
М-да, мне ее было действительно жаль. В пылу борьбы, когда я катался по палубе с японским матросом в обнимку, не заметил куда та улетела, а потом про нее и не вспомнил. Так что мне оставалось лишь надеяться, что трость так и осталась лежать где-то на палубе миноносца и японцы ее найдут. А вот смогу ли я ее вернуть после войны или нет — большой вопрос.
Француз ждал, когда мы наболтаемся. Переминался с ноги на ногу, изредка покхекивал в ладошку, напоминая о своей персоне. Рощаковский снова к нему обратился, что-то сказал, а потом спросил меня:
— Ну что, Василий Иванович, расскажете журналисту о том, как вы бились на палубе?
Отчего же было не рассказать? Хвастаться своими подвигами завсегда приятно. И я через лейтенанта удовлетворил любопытство француза, рассказал историю со своей стороны. Потом показал повязку на затылке, пояснил, что тоже получил неплохо. Вскоре интервью закончилось, и журналист убежал из палаты, строчить срочную статью. Я же опять остался в палате с лейтенантом один на один.
— Как ваша нога? Японец ее вам сильно повредил?
— Да так, ерунда, — отмахнулся Рощаковский. — Пуля мышцу прошила и под кожей остановилась. Я ее потом ножом выковорял — ничего страшного. Болюче только было, словно кувалдой дали и неожиданно. Я же впервые ранение получил, не знал каково это, потому и осел на палубу. Думал все — без ноги остался. Стыдно признаться — испугался сильно. А потом меня второй раз подстрелили. Но там уже серьезно оказалось — пуля так в ноге застряла и сидеть осталась. А ляжка синяя совсем стала.
— Оперировать не собираются?
— Готовятся, ищут где эфир достать.
— А что сами врачи говорят?
— Говорят, что повезло. Кость цела, служить еще буду. Я тут, Василий Иванович, телеграмму в Питер послал, описал, что да как тут случилось. Так что, думаю, теперь и япошкам от мировой общественности и китайцам заодно достанется.
Так оно и оказалось. Несколькими днями позже я узнал, что наш МИД вручил ноту китайскому послу и Пекину пришлось признать свое упущение и прямое попустительство. Китайского адмирала, за то, что проявил халатность и бездействие, сняли с должности, а Японию постигло всемирное осуждение. Оно и правильно — коли взялся вползать в цивилизованный мир, так и веди себя по-цивилизованному и не смей нарушать договоренности. В данное время правила ведения войны требовалось строго соблюдать.
Рощаковского я оставил. Его прооперировали, залечили и вместе со своими матросами отправили на Родину. Там он предстал героем и получил свою славу, к которой он, по его заверениям, совершенно не стремился. Я же остался в Чифу и застрял здесь на целых две недели. Здесь же в городе меня настигла весть, что Витгефт, не смог прорваться во Владивосток, а приняв краткий бой с несколькими кораблями противника и заметив с парящей над «Бобром» чайки приближающуюся эскадру Того, приказал возвращаться. Что и произвел, успешно уйдя от преследования. Здесь же, в Чифу я узнал, что Николай родил-таки себе долгожданного наследника. И праздничное настроение поселилось в сердцах каждого русского человека. Отпраздновал и я, выпив за хрупкое здоровье мальца, пожелал ему поменьше болеть. С этого момента я стал ожидать своего отзыва с востока Империи.
Глава 8
Найти корабль, который бы согласился выйти в Артур мне стоило больших трудов. Малые джонки, лоханки и шаланды мне не подходили — грузоподъемность малая и тихий ход. Только на десятый день пребывания в мирном городе мне удалось договориться с капитаном парохода пришедшего в порт под французским флагом, и с это дня я принялся активно закупаться. Денег потратил уйму, забил пароход под завязку мясными консервами и крупами, потратил почти всю свою наличность. Капитану за фрахт заплатил заранее, да еще и с премией за риск и, дождавшись пасмурной погоды, мы вышли из Чифу. Шли с таким расчетом, чтобы оказаться у Артура перед самым рассветом, так, чтобы можно было спокойно пройти по фарватеру. Капитан откровенно опасался японских кораблей, которые могли просто из вредности пальнуть по торговому судну, но желая получить неплохую прибыль и расплатиться-таки с экипажем, он рискнул.