— Подарок действительно хороший, спасибо за него, — сказал я, глядя на преданных мне людей. — Только зачем он мне? Я ж и фехтовать не умею.
Тут встрепенулся Валентин.
— Как это зачем? А если на вас еще раз нападут? Вот вы их своей саблей и встретите. Покромсаете их безжалостно на узкие ремни.
Я ухмыльнулся, представив, как я буду яростно размахивать своим коротышом.
— У меня для этого огнестрел есть, — возразил я. — Я его теперь всегда с собой ношу. Если что, то им я первым и воспользуюсь.
Тут подал голос Истомин, что сидел до этого момента молча.
— Револьвер — это хорошо, — проговорил он, уложив крепкие ладони на свою трость. — Но будет лучше, если вы с нашим подарком будете везде ходить. Ваше оружие могут отобрать, оно может дать осечку, и вам просто будет некогда лезть за ним в карман. А наш подарок это просто трость, кто на нее обратит внимание? Ее можно будет взять с собой на важную встречу, и никто не заподозрит в вашей простой палке опасное оружие. Так что, Василий Иванович, проявите уважение и не побрезгуйте нашим подарком, примите от чистого сердца.
После этих слов мне ничего другого не оставалось как принять подарок и пообещать никогда не оставлять его дома и повсюду ходить с ним. Мне даже стало немного стыдно, за то, что я хотел отказаться от такой искренней заботы моих людей.
— Спасибо, — поблагодарил я всех троих. — Только беда у меня — я ж фехтовать не умею. Я скорее сам себя заколю, нежели своих врагов.
Истомин улыбнулся и решительно шлепнул по своему колену ладонью.
— Ерунда, Василий Иванович. Я вас научу — дурное дело не хитрое. Покажу вам все, что знаю без утайки. Станете вы у меня защищаться не хуже наших казаков!
На там и порешили. Теперь каждое утро Истомин приходил ко мне домой и безжалостно тренировал меня. Он принес с собой старую затупленную казацкую шашку, которая и стала моим главным инструментом. Семен был строгим учителем, он не давал мне ни минуты отдыха — гонял в хвост и в гриву и не смотрел на то, что я его непосредственный начальник. Он ставил мой удар, укреплял мне кисть, показывал, как надо уклоняться и парировать с контратакой. Через несколько месяцев изматывающих тренировок у меня худо-бедно стало получаться. И Истомин, видя это, совсем перестал меня скупо хвалить и мало-мальски поддерживать, а наоборот, увеличил нагрузку и напор тренировок. После его занятий я был всегда мокрый от пота.
Что самое интересное, спустя некоторое время к моим тренировкам присоединился и Василий Орленок. Он смастерил себе подобный же тайный клинок, Истомин притащил ему вторую затупленную шашку и сейчас под руководством бывшего хорунжего Василий окроплял деревянный настил в моем дворе своим потом и кровью. Уж его-то Истомин не жалел вовсе, гонял так, что казалось будто хотел вышибить из него дух. При каждой малейшей ошибке, хорунжий матерно ругал нерадивого ученика, концом своей трости больно тыкал в суставы и мышцы при малейшей ошибке и иногда охаживал тяжелым набалдашником по потной спине. Я думал, что Орленок сдастся или же взбунтуется от жесткого обращения, но я ошибся. Видимо, армейская закалка бывшего солдата давала о себе знать. Стиснув зубы, он с ожесточением раз за разом выполнял упражнения, исправлял собственные ошибки и оттачивал до совершенства приемы. И со временем у него стало получаться намного лучше меня. Я даже позавидовал упорству и таланту парня.
Как-то раз после очередной тренировки, когда Истомин отстал от нас и недовольный поковылял к ближайшей лавке чтобы дать отдых своей покалеченной ноге, Василий, тяжело дыша, спросил меня:
— Василий Иванович, а, правда, что вы Вальку Пузо когда-то побили?
Я, мучительно сплюнув тягучую слюну, устало кивнул:
— Правда. Был дело чуть больше года назад.
Разогнувшись и без стеснения сняв с себя мокрую исподнюю рубаху, он удивленно хмыкнул:
— Ух ты… А я ведь с ним дрался когда-то, и он меня тогда с легкостью отделал. Он был самый лучший кулачник в Автово, никто с ним справиться не мог. У него же руки как оглобли длинные и сильные как у медведя. Он ими доски на спор ломал и кулаком гвозди забивал. Как же вы его смогли уложить?
— Случайно, — честно признался я. — Повезло мне.
Василий мне не поверил, хитро прищурившись, посмотрел на меня.
— А он мне сказал, что вы его лягнули ногой в морду как необъезженный жеребец. Он мне даже шрам показал.