— Вы что же, родственники?
— Мы двоюродные брат и сестра, — созналась Анна Павловна.
— А что, в Иваново работы нету?
Она вздохнула.
— После того, как случилась эта неприятная история с Сережей, мне стало тяжело найти работу. Все знали, кто у меня кузен и не хотели со мной связываться. Вот и пришлось переезжать сюда, поближе.
Ну и что прикажете делать? Брать родню по блату мне совсем не хотелось — в случае отвратительной работы на такого человека гораздо труднее катить бочку, все время приходится оглядываться на отношения. И уволить просто так нельзя и наказать — будут обиды со стороны Попова и неприятные объяснения. Было бы лучше мне взять человека со стороны, никоим блатом не обремененного. Такого можно и наказать и под зад пнуть в случае чего и недоразумений с родственниками не будет.
Я не хотел ее брать, честно, но язык не поворачивался отказать. Попов смотрел на меня с такой собачьей преданностью, а Анна Павловна с такой надеждой, что меня воротило от собственных мыслей. Ну не мог я ей отказать, не мог.
— Дети есть? Муж?
— Дочка десять лет, мужа нет, — ответила она.
— Двадцать рублей в месяц. Устраивает?
— Да.
— Жить будете в моем доме. Дочь тоже может там проживать. В школу ходит?
— Пока пропускает. Не устроились еще.
— Понятно, и что б никаких кавалеров ни к ней, ни к вам, ни к кому-нибудь еще.
— Я согласна.
— Подробный отчет обо всех тратах, найм и спрос с работников. Что бы дом блестел, полы отодраены, ковры пропылесошены, и холодильник не пустовал. За плохое исполнение буду штрафовать. Согласны?
Она покосилась на брата, и тот незаметно кивнул, успокаивая экономку. Он-то знал, что я не так строг, как прикидываюсь.
— Согласна.
— Тогда сейчас же отправляйтесь на место работы и приступайте к обязанностям. Вот вам адрес и запасной ключ. Вопросы есть?
Она замялась на мгновение, а затем спросила:
— А что такое холодильник и пропылесошить?
Анна Павловна оказалась хорошей хозяйкой. Под ее присмотром дом засиял чистотой, запах свежестью, французскими духами и свежим ремонтом. Она наняла новый персонал, выгнала забулдыгу истопника и его вечно гавкающую псину. Мишка, посетивший мой скромный особнячок, пришел в восхищение от способностей моей экономки и осыпал ее всяческими комплиментами. Отчего та зарделась, опустила глазки долу, но все же постаралась при мне сохранить хоть чуточку ледяной строгости. Чем умилила моего друга еще больше.
— Ты где ее нашел? — спросил он меня, когда она не могла нас услышать.
— Это Попова кузина. За собой в Питер притянул. Хотел к нам в цех ее устроить, но вовремя подсуетился и подсунул мне. Я не хотел ее брать, но пришлось.
— Да уж, понимаю. А она замужем?
— А тебе зачем? — насторожился я. Не замечал я раньше за другом склонностей к брачным узам. Хотя… может он ее в любовницы хочет? Если так, то шиш ему — нефиг моих работников развращать утехами из фильмов жанра три икса. Они здесь личности простые и несведущие, вот и пускай такими остаются.
— Да так, спросил просто. Может я влюбился?
— Даже не вздумай, — пригрозил я ему указательным пальцем. — Не совращай мне ее.
Мишка только отмахнулся и, когда Анна Павловна вернулась потчевать нас холодными закусками, снова осыпал ее комплиментами. На этот раз, амурная диверсия не удалась — моя работница удержала себя в рамках приличий и даже сделала гостю строгое замечание. И Мишка разомлел.
— Всю жизнь о такой женщине мечтал, — признался он. — Вась, я, наверное, женюсь.
— Э-э-э, ты попридержи коней, — осадил я его, — а вдруг вернемся? Что с ней тогда будет?
И Мишка сразу погрустнел. Он замолчал, задумался. Невидящим взглядом засмотрелся в замерзшее стекло и как метрономом застучал ложечкой в остывающем стакане чая.
— Знаешь, Вася, — сказал он, когда пришел в себя, — а я ведь еще несколько раз был у прохода.
Тут и мне пришло время погрустнеть и вспомнить наши злоключения. Я, конечно, и раньше вспоминал наш злосчастный поход в прошлое и то, как мы застряли и последующий пьяный угар от безысходности. Иногда вспоминал о своей жене и детях, и от этого очень сильно щемило в сердце. Иногда, когда никто не видел, по моей щеке скатывалась одинокая слеза, и тогда от пожирающей сердце тоски я дубасил кулаком по сосновой двери, оставляя на ней вмятины. Но случилось то, что случилось, и ничего теперь не изменить. Проход закрыт и вряд ли когда откроется — надо было продолжать жить в этом времени.