Дела на личном фронте у моего друга развивались стремительно. Он приглашал мою экономку то в театр, то в ресторан, то просто прогуливался с ней по набережной и болтал разные глупости. Она смущалась, часто краснела от казалось безобидных фраз и отводила глаза в сторону. Но Мишка не унимался — тащил ее на сеанс в синематограф, и она с упоением смотрела короткометражки. Восхищалась страстями на целлулоиде, вздыхала о невероятных поступках героев и боялась наивных ужасов. А Мишка, видя, что ей очень нравиться смотреть движущиеся картинки, открыл ей секрет — в будущем синематограф будет со звуком и в цвете. Она ему не верила, смеялась и называла его обидным словом «утопист». Мишка хорохорился и в красках рассказывал, что может быть в будущем. Рассказал об автомобилях, самолетах, телевидении, о телефонах без провода и прочее, прочее. Она легко с ним соглашалась, задорно смеялась, и, беря его под руку, шла рядом. Об Оленьке, дочке Анны Павловны, Мишка тоже не забывал, покупал ей различные гостинцы, игрушки, часто играл с ней и брал с собой на прогулки. Он был счастлив и я его таким никогда не видел. Я был за него рад.
Попов увлечение своего начальника одобрял и настоятельно советовал своей кузине быть с Михаилом Дмитриевичем поласковее и не отторгать его ухаживания. На что Анна Павловна в достаточно резкой форме осекла его, посоветовав не лезть куда не просят. Она сама женщина разумная и способна без посторонней помощи разобраться в своей личной жизни. Попов, знавший характер своей кузины поболе нашего, безропотно поднял руки вверх и более опрометчивых советов ей не давал.
Как-то днем, когда Мишка пришел ко мне домой после очередной раздачи люлей своим ремонтникам и, потребовав в категоричной форме горячего чая с лимоном и с баранками, сказал:
— Я тут, Вась, подумал крепко о нашем с тобой давнем разговоре…
— Это, о каком? — спросил я, не понимая.
— Что нам делать в дальнейшем, — напомнил он, — уезжать из страны или нет?
— А-а, и что надумал?
Мишка не торопясь налил в чашку кипятка из самовара. Плеснул туда же заварки и бросил следом пару кусков колотого сахара. Потом откинулся на спинку стула и вздохнул.
— Я тут долго думал, сомневался. Я готов был уехать, честно. Готов был бросить эту страну и уехать. В штаты, в Британию, в Швейцарию или еще куда, без разницы. Главное, хотел убежать отсюда, пока не поздно. Я знаю, будущего еще нет, оно еще не определено и до катастрофы еще восемнадцать лет, но все равно, я не хотел здесь оставаться.
— А сейчас? Что изменилось?
— А сейчас, Вася, я не вижу смысла в побеге. Я много думал, вспоминал наш мир, где будущее неизвестно и понял, что здесь, мне все равно где жить — хоть в России, хоть в Штатах. Главное я знаю, что в нашей стране будет катастрофа, по всему миру будут войны, и я понял, что не смогу просто так, вхолостую, прожить свою жизнь. Погибнут миллионы людей, а я, зная это, буду банально просерать эти знания, грея свою задницу в золотом сортире? Знать это и ничего не сделать? Нет, Вась, я так не смогу. Я не прощу потом себя. У меня брат деда под статьей ходил за шпионаж в пользу Британии, и всей родне пришлось от него отказаться. Это нормально? Нет, Вася, я за то, чтобы попытаться изменить этот мир, хоть чуть-чуть, но все же в лучшую сторону.