— Ну, как? — на душевном подъеме спросил я. — Что думаешь? Будут люди играть в нее?
— Да черт его знает, — ответил он, пожав плечами. — Наверное, будут. Только непонятно для кого эта игра рассчитана. На купцов?
— На людей, Сергеич! На простых людей. На школьников, студентов, чиновников. Да на любого человека, кто может сложить два и два. Я тебя уверяю — эта игра найдет своего поклонника. Я даже думаю, что можно будет чемпионаты по ней организовывать. С настоящим денежными призами.
— Гм, ну не знаю, — с сомнением пробормотал он, скептически поглядывая на коряво отрисованное поле. На людях бы проверить надо.
— Будут играть! — утвердительно ответил я. — Даже не сомневайся. А проверить на людях действительно надо бы. А еще нужно найти художника, чтобы он нам и поле нарисовал красивое и карточки и коробку придумал, и отпечатать все это на плотной бумаге. А лучше на картоне. Сделаешь?
Он вздохнул. Я его понимал — взвалил на его плечи еще одну обязанность. Но, на то он и глава нашего предприятия — пусть распределяет обязанности, ищет новых исполнителей.
— Только, чур, с художником я буду работать. Ты его мне найди, ко мне домой приведи, а я уж с ним сам.
— Хорошо, Василий Иванович, мне же проще.
— И еще… Ты не в курсе где сейчас Яков? Нашу игру необходимо срочно запатентовать во всех странах. И перевести на английский, немецкий, французский и испанский.
Он кивнул и добавил.
— Пожалуй, еще и на португальский надо бы.
— Во-во и на него тоже. Организуешь?
— Конечно. Сейчас же Якова буду вызванивать.
Мендельсон примчался ко мне домой с тот же вечер. Залетел в дом, скинул грязные калоши и прямиком ко мне в кабинет, игнорирую протесты Зинаиды. Довольно невежливо отстранил ее и пролетел по прихожей как небольшой вихрь, снося полами пиджака стоявшие на столике фотокарточки. Но…, вот незадача, я в этот момент уже крепко спал. Сутки напряженной работы и литры крепкого кофе наконец-то истощили мои силы и я, в спокойной уже обстановке еще раз не торопясь обдумывая стратегия продвижения мировой настольной игры, сам для себя незаметно уснул. Вроде бы только прикрыл уставшие глаза, потер их и в какое-то мгновение выскользнул из реального мира, погрузившись в слайд-шоу цветных картинок. Бывало такое у меня в том мире, особенно когда приходишь после ночной смены, днем отоспаться не получалось и к вечеру превращался в зомби, который в любую минуту мог отключится. Подобное со мной иногда случалось — вроде смотрел телевизор, ковырялся в пупке, потом глубоко зевнул и все — свои слюни с волосатой груди оттирал только под утро. Как иногда шутила моя супруга из того мира — моргнул надолго и чуть всех не затопил.
В общем, попытался меня разбудить Мендельсон, но не смог. Да и Зинаида ему не дала надо мной издеваться. Погнала нашего юриста вон из дома, да обругала как следует. И Анна Павловна пришла ей на помощь, и пришлось Мендельсону уходить не солоно хлебавши. Ну а меня женщины непонятным образом перекантовали на короткую оттоманку, где я и провел ночь в полускрюченом состоянии. И проснулся на утро совершенно разбитый, с затекшими мышцами и с заклинившей спиной. Так, словно и не отдыхал более двенадцати часов к ряду. Почему к перемещению моего тела они не привлекли истопника, я не знаю. Может поленились, а может найти того не смогли потому как ушел по «великим и малым» делам. Он у нас тот еще засранец.
Яков заново явился только ближе к полудню. Пройдя в столовую, где мрачно ковырялся в тарелке, присел за стол. Зинаида молча поставила перед ним тарелку наваристыми щами.
— Кушайте, Яков Андреич, — произнесла она тоном, не терпящего отказа.
Мендельсон жалобно взглянул на нее, но возражать не посмел. Поставил портфель рядом со стулом и взялся за ложку. Я же, взращивая в себе плохое настроение, молча кивнул экономке, чтобы та вышла.
— Что же ты, Яков, меня вчера не добудился? — мрачно спросил я, наблюдая как юрист нехотя поглощает жирный суп.
— Да ваша Зина словно паровоз — встанешь на пути, так раскатает на путях не задумываясь. Я хотел, да она грудью встала, а мне, знаете ли, пожить еще охота.
— Боишься ее?
— Боюсь, — честно признался он. — Она на бабку мою покойную похожа, а та таскала меня за уши почем зря. Один раз даже оторвала ухо. Больно было очень.
— Да иди ты? Врешь!
— Вот вам крест! — совсем уж по-детски воскликнул Яков и лихо перекрестился. — Две недели потом заживало.
— Да быть того не может. Покажи.
— А вот, смотрите.
И он показал мне белый шрам. В общем-то, совсем небольшой, едва ли на четверть ушной раковины, но зато самый настоящий. Похоже, бабка у Мендельсона действительно была хуже зверя. Оттого и Зинаиду мою остерегается на всякий случай.