Не дожидаясь полноценного патентования нашей игры, мы с Мишкой решили-таки выкинуть ее на рынок. Отпечатали в нескольких типографиях десять тысяч экземпляров, заказали на стороне шестьдесят тысяч латунных фишек и двадцать тысяч кубиков. Реклама…, эх, рекламу мы с Мишкой заказали агрессивную. Денег не пожалели, знали, что отобьется с лихвой. Для начала решили продавать игру только в Петербурге, Москве и в Нижнем Новгороде. Как раз в этих городах самый богатый народ России и проживает. По себестоимости один комплект игры у нас обходился в сорок три копейки, оптовикам мы продавали по полтора рубля, а уже те заламывали цены у кого как совести хватало. Кто просил трешку, кто пятерку. Конечно, не все получилось гладко — прошло некоторое время прежде чем народ распробовал игру и молва о ней пошла в массы. Но зато какой был эффект! О как-то само собой заговорили. В кафе, в университетах, в магазинах. Мне люди докладывали, что разговоры о «Монополии» были слышны очень часто. В нее стали играть, обсуждать, проводить по вечерам время. Наши рабочие, которым тоже досталось немного экземпляров, передавали коробки из рук в руки, занимали очередь. Но особый ажиотаж возник, когда мы в газете объявили турнир по игре с настоящим денежным призом в пятьсот рублей. И как-то сразу коробки исчезли из продажи. Пришлось нам в срочном порядке заказывать выпуск еще пяти тысяч экземпляров, а потом и еще трех. И все они оказались раскуплены в кратчайшие сроки.
Как-то раз в середине августа к нам в производственный цех проник посторонний. Молодой мужчина скромной внешности, в классической льняной косоворотке с застиранной вышивкой и в старом ношеном пиджаке медленно ходил по цеху и с восторгом разглядывал, как штампуются кнопки, накручиваются скрепки и вырубаются заготовки для бабочек-зажимов. Он медленно прохаживался по цеху, осторожно переступая через обрубки металла, старался никому не мешать. Его не сразу заприметили, посчитали, что прибыл очередной покупатель, но когда через полчаса он в очередной раз попался на глаза мастеру смены и тот озадаченно спросил о цели его блужданий, мужик стушевался и неуверенно попросил о встрече с самым главным начальником. А так как я в этот момент находился у себя в кабинете, то этого странного мужчину и доставили ко мне.
Мужчина сломал передо мной шапку и неуверенно, но все же с какой-то надеждой в глазах, посмотрел на меня.
— Вы тут самый главный? — спросил он меня через несколько оценивающих секунд.
Я откинулся на спинку кресла, бросив перьевую ручку в пенал.
— Да, это я. Слушаю вас? — спросил я и с наглым интересом уставился на него. Он слегка застеснялся.
— Я это…, — замялся он не громко, разминая в руках видавшую виды шапку, — меня Василием звать, Ивановичем, — представился он, и я не смог сдержать улыбки.
— Чапаев? — не удержался я от ёрничества. Мой тезка по имени и отчеству в отличие от меня еще не был наслышан о будущем герое гражданской войны. В школе, когда пацаны в классе узнали, как зовут моего отца, моментально прилепили ко мне прозвище «Чапаев» и я долго бесился по этому поводу. Они доводили меня до белого каления в течение нескольких лет, до тех пор, пока я не стал участвовать в соревнованиях по каратэ. И только после этого и после пары разбитых носов прозвище от меня отвалилось само по себе.
— Нет, Суслов, — не понял меня посетитель.
— Чем обязан визиту, Василий Иванович? — спросил я, напуская на себя серьезный вид.
Он опять стушевался, но нашел в себе силы ответить:
— Папенька у меня умерли, наследство оставили. Я хотел бы узнать, вы не продадите мне ваши акции?
Я с трудом подавил в себе улыбку. Однако ж, при внешней скромности, мужик был весьма нагл, заявляя такое. Он не первый кто пытался купить у нас долю предприятия, но он пока что единственный, кто спросил нас напрямую, без долгих ухаживаний. Чтобы не обидеть посетителя и не рассмеяться ему в лицо я, словно подавившись, кашлянул несколько раз в кулак. Потом, сохраняя серьезный вид, поинтересовался: