Наконец, объявился хозяин моего стола. Мужчина средних лет с одутловатым, красного цвета лицом выпивохи и с мясистым шмыгающим носом. Пройдя мимо меня, он плюхнулся на свой стул, бросил на стол головной убор. Поерзал, поудобнее устраиваясь, болезненно шмыгнул и, безо всяких любезностей, сразу обратился ко мне с требованием.
— Паспортную книжку.
Я безропотно протянул ему документ. Чиновник взял его в руки и, до боли мне знакомыми движениями, стал начальственно, слюнявя указательный палец, листать страницы. Дошел до последней, удовлетворился увиденными и отложил документ в сторону. А затем, достав чистый лист бумаги и обмакнув перо в чернила, принялся за сам допрос.
— Фамилия, имя, отчество?
— Рыбалко Василий Иванович.
Он старательно записал мой ответ.
— Дата рождения и место?
— Одна тысяча восемьсот семьдесят первый, двадцать седьмого марта. Город Верхнеудинск, Забайкальской области.
— Вероисповедание?
— Православный.
И это было записано с угрюмым молчанием. После этого он откинулся на спинку стула, устало вздохнул.
— Ну-с, Василий Иванович, давайте рассказывайте.
Ну я и рассказал. Все как есть без утайки. Рассказал про свои нововведения на заводе, про свои «заигрывания» с рабочими, про ультиматум Баринцева, про наш конфликт. Чего мне стесняться, зачем врать? Я чувствовал себя правым и знал, что ничего предосудительного не сделал. Баринцева за лацкан пиджака оттаскал — это да. Но и только. А мои нововведения на заводе это моя забота и моя головная боль и никого они не должны касаться.
Дознаватель меня внимательно слушал, быстро записывал мои показания, иногда задавал уточняющие вопросы. Он не высказывал никакого интереса к моей особе, просто делал свою работу. Я подробно рассказывал, он обстоятельно все записывал. Наконец, когда моя история закончилась, он отложил перо в сторону, сцепил вместе пальцы рук и, подавшись вперед, спросил?
— Это все?
— Да, — с чистой совестью ответил я.
— Вы ничего не забыли мне сообщить?
— Н-нет, — ответил я пару секунд спустя, заново вспоминая ход конфликта.
— Что ж, — усмехнувшись, сказал он и жестом фокусника достал из ящика стола пухлую папку, а из нее несколько исписанных листов. — А вот по показаниям господина Баринцев, помимо того, что он был прилюдно оскорблен и унижен, вы отобрали его портфель с важными документами, а также несколько раз сильно ударили. А также пообещали организовать на его предприятии профсоюз и поднять рабочих на стачку. Несколько человек могут подтвердить его показания. Как вы можете это объяснить?
Я только ахнул. Такой наглой лжи я не ожидал. Знал, что этот великовозрастный гаденыш будет юлить и спихивать всю свою вину на меня, но чтобы так!?
— Да вы с ума сошли! — возмутился я. — Он нагло врет!
— То есть про союз рабочих он говорил неправду? Вы такого не говорили?
— Конечно же, не говорил, он врет! Ничего я не обещал ему устроить. Я предостерег его о том, что его рабочие сами поднимутся, если он и дальше будет их зажимать и штрафовать. У людей просто терпение кончится, и они сами устроят стачку.
— Ага, значит так ему и сказали?
— Да, так и сказал. Я не обещал ему ничего устраивать. Зачем мне это?
— Хорошо, — кивнул он и, взявшись за перо, дописал мои показания. — А что насчет портфеля? Вы его отбирали?
— Да больно нужен был мне его портфель! — воскликнул я, в очередной раз возмутившись. — Он его сам оставил, а я честно ему пытался вернуть. Он мог бы, и нагнуться и подобрать — не рассыпался бы.
— Так вы подтверждаете, что в тот момент, когда господин Баринцев спасался от вас бегством, портфель был у вас? Он и сейчас у вас?
— Ну да. Лежит никому не нужный.
— А документы?
— Там же и документы. Их никто не трогал.
— Ага, — снова кивнул дознаватель и дописал мои показания. — И по вашим словам выходит, что вы его не били?
— Нет!
— А вот рабочие Вахрушев и Артакуни прямо утверждают, что вы не только оскорбили господина Баринцева, но и несколько раз его ударили.
— Что?! — в который раз возмутился я наглой лжи и дознаватель шикнул на меня, требуя вести себя тише. — Это вообще кто такие? Да у меня у самого есть свидетели, что я его и пальцем не трогал. Кинул в него его же собственный портфель — это да, но, упаси Боже, не бил.