— Надо же, — сказал Гурский, — снег же таять должен, а оно горит.
— Торф.
Ехали медленно. С сопки на сопку, с сопки на сопку. Кабину мерно покачивало, печка гнала по ногам теплый воздух.
Гурский заснул.
Проснулся оттого, что жутко замерз.
— Костя, а чего у нас печка отрубилась?
— Да нет, я на кузов переключил, там тоже подтапливать надо. Сейчас обратно переведу.
— А что мы везем?
— Продукты. Консервам, коробкам там всяким не страшно. А картошку и поморозить можем. За бортом-то под сорок.
Александр взглянул на часы.
— Давай перекусим?
— Сейчас, там дальше пошире будет. Минут через двадцать машина взяла чуть правее и остановилась у обочины. Гурский открыл дверь, выбрался из кабины и спрыгнул с подножки, сразу провалившись в снег почти по колено.
— Ни фига себе…
— Да ты не отходи далеко-то, — сказал Костя, — прямо вон… на колесо.
Тишина в тайге стояла удивительная.
Адашев окинул взглядом угрюмый первобытный ландшафт, дальние сопки, дорогу, которая плавно уходила куда-то вниз и вправо, к мосткам через очередную речушку, Глубоко вдохнул колючий морозный воздух.
«Мать честная… — подумалось ему. — И чего они все русского мужика жизни учат? Он же вон аж куда дошел. И живет себе. И нужду любую превозмогал и превозмогает. Посредством двух струбцин и воронки».
Зябко поежился и быстро забрался обратно в кабину, плотно захлопнув дверь.
Константин уже раскладывал на сиденьи какие-то пластиковые коробки с жареным мясом и картошкой.
— А по пять капель с морозца? — Гурский вынул из своего пакета хлеб, ветчину и китайскую водку.
— Зря ты ее взял, — скептически взглянул на водку Костя. — Говно.
— Не будешь?
— Вот еще. Почему? Обязательно буду.
— Я просто такой не видел никогда. Чтобы в пакетиках.
— Экономят китаезы на таре. А водка — говно.
— Вот тут ты не прав. Водка бывает только двух видов: хорошая и очень хорошая.
— А паленая?
— Так это же и не водка уже, совершенно другой продукт. О нем и говорить нечего. А как же…
— Давай сюда, — Константин взял у Гурского полиэтиленовый водочный пакет, срезал ножом кусочек отходящей от него пластиковой трубочки и ловко налил в подставленный Александром граненый стакан.
— Ладно, — решительно сказал тот. — Я купил, первый и попробую.
— Не ссы. Она плохая, но не ядовитая. Ее уж столько выпито…
— Твое здоровье.
— Угу.
Гурский хлопнул водки, задумался оценивающе и передал стакан Константину.
— Держи, я налью. И ничего особенного, водка как водка. Привкус, правда, какой-то…
— Мясо бери.
— Ага. А как ее закрыть-то теперь, чтоб не пролилась?
— А зачем закрывать? — искренне удивился Константин. — Допьем и выбросим.
Они поели, выкурили по сигарете, и опять грузовик покатил по бесконечной, казалось, дороге, ведущей к устью Амура. Гурский дремал.
Еще несколько раз они останавливались и выходили из машины.
— Смотри, — показал Константин рукой во время очередной остановки куда-то в сопки. — Видишь?
— Ага… — сказал Гурский, увидев дозорные вышки.
— Лагерь. С тех времен еще. Их здесь столько… Это с дороги только некоторые видно. А туда, дальше…
— А это что за следы?
— А… — Костя присел на корточки. — Это сохатый дорогу перешел. Смотри-ка ты, еще не осыпался. Только что, значит… Нас услышал и в лес ломанулся, а до этого, видишь, вон — по дороге шел.
— По своим делам.
— А что ты думаешь… Они забрались в кабину и тронулись дальше.
— А это что еще такое? — проснувшись в очередной раз и достав сигарету, Гурский ошарашено уставился на остов заржавленного пульмановского вагона, стоящий на таких же ржавых рельсах, выходящих откуда-то из глухой тайги и обрывающихся слева от дороги возле полуразрушенного кирпичного строения.
— Да железную дорогу хотели проложить.
— Ну?
— А что «ну»? Бросили.
Александр привстал, вытянул шею и провожал взглядом это видение, пока дорога не сделала очередной поворот. Затем тайга снова сомкнулась со всех сторон, словно пряча в себе от досужих глаз и останки лагерей, и мертвый пульмановский вагон на ржавых рельсах.
И опять кабину качало, и Гурский дремал.
Еще только раз, спросонья, он удивленно отметил странное название населенного пункта: «Де-Кастри». Он указал на табличку:
— А что, сюда и испанцев ссылали?
— Да хер их знает, — крутил баранку Костя.