Двое из многих
ДВОЕ В ТАЙГЕ
На севере России в разгар лета темных ночей не бывает. Не наблюдается здесь в это время и резкого перехода от дня к ночи. Для человека, выросшего в других краях, это явление природы настолько необычно, что будоражит весь организм.
Небо по ночам бывает таким светлым, будто все вокруг залито жидким серебром. Очертания обоих берегов Камы кажутся призрачными, а цвет воды сливается с цветом неба.
По прозрачной реке плывут два человека.
— Ну как, Пишта, дотянешь? — спросил один из них своего товарища.
— Постараюсь, до берега не так уж далеко.
— Поднатужься, дружище!
Иштван Керечен с опаской оглянулся.
Большой колесный пароход (будь он трижды проклят!) надменно и почти бесшумно белым пятном уплывал к северу по бесконечной глади реки. И только небольшие волны с гребешками белой пены, набегая на берег, свидетельствовали о том, что огромные колеса парохода вращаются…
— Он уже далеко… — тяжело дыша, произнес Керечен.
— Слава богу… далеко… Удалось-таки нам…
Через несколько минут пароход совсем исчез из виду, а двое мужчин продолжали плыть к правому берегу. Оба они сильно устали. До берега оставалось не больше ста метров, и глубина заметно уменьшилась. И хотя непосредственная опасность уже миновала, страх, владевший пловцами, еще не прошел.
Как же им удалось бежать с этого проклятого парохода?
Поручику царской армии Емельяну Касьяновичу Реченскому, в чьем распоряжении находился пароход «Чайка», было строго-настрого приказано доставить сорок пленных красноармейцев в населенный пункт Чердынь, расположенный далеко на севере, на берегу реки Вишеры — притока Камы.
Среди пленных красноармейцев были и два венгра — Иштван Керечен и Имре Тамаш. Колчаковские солдаты захватили их в плен вместе с другими красноармейцами под Челябинском, откуда их где пешком, где на поезде, а где на пароходе везли все дальше на север. В пути многие красноармейцы умерли от голода, болезней и побоев, на которые не скупились колчаковцы. Оставшихся в живых пленных загнали на пароход в небольшом городишке Оса и передали в руки Реченского.
Поручик царской армии Реченский был странным человеком. На вид ему можно было дать лет тридцать пять. Лицо его украшали русоволосая борода и густые, будто шелковые, усы, а задумчивые голубые глаза светились какой-то фанатической верой.
Во время Великой Октябрьской революции он находился в Москве и сражался против красных. Он примкнул к эсерам, идеи которых заинтересовали его, но проникнуть в самые затаенные уголки души этого человека, отравленного кастовой идеологией царского офицерства, не смогли. Поручик ненавидел большевиков, и эта ненависть к ним росла с каждым днем. Однако поручик редко измывался над пленными лично. Всю так называемую грязную работу он поручал довольно темной личности — унтер-офицеру Драгунову, недавно освобожденному из тюрьмы.
Драгунов был родом из-под Самары, из простой крестьянской семьи. Несмотря на свою молодость (ему было не больше тридцати лет), он уже успел шесть лет отсидеть по разным тюрьмам. В последний раз его судили за ограбление богатого купца, на которого он напал на дороге.
Драгунова арестовали и посадили в тюрьму. Когда вспыхнула первая мировая война, его амнистировали и отдали в солдаты. Солдатскую службу Драгунов любил. В боях он не раз проявлял безумную храбрость, за что начальство его нередко награждало. На груди унтера позвякивали медали. Серая гимнастерка ладно облегала широкую мускулистую грудь. Пряди густых смоляных волос спадали из-под фуражки на лоб, над верхней губой красовались маленькие усики.
Поручик довольным взглядом окинул фигуру унтера.
— Драгунов! — крикнул поручик.
Унтер мгновенно застыл на месте:
— Слушаю, ваше благородие!
— Скажите, сколько мертвых у нас сегодня на пароходе?
— Трое большевиков, ваше благородие. Двоих из них мы уже сбросили в Каму.
— А кто третий?
— Он еще на палубе. Правда, он не русский. Говорят, вроде бы мадьяр.
— Покажи мне его!
Унтер подскочил к неподвижно лежавшему на палубе человеку, схватил его за воротник шинели, одним рывком перевел в сидячее положение и повернул лицом к офицеру.
Ночь была светлой, поручик отчетливо увидел изуродованное побоями, с большими кровоподтеками, лицо пленного. Правое плечо у него было обнажено, если только можно было назвать плечом эту окровавленную, изувеченную часть тела.