— Видишь ли, — начал он, — необходимости в ней не было. Ты действовал не из убеждений, а только из желания отомстить. Важно рассчитаться не с одним Драгуновым, а со всем белым режимом… В Венгрии подавлена в крови советская республика… Если вы настоящие коммунисты, то вы перейдете на нашу сторону. А Драгунов — это пешка. Из-за этого случая ты мог иметь крупные неприятности. Вот когда мы захватим власть в свои руки, тогда уничтожим и этих гнид!
— Если найдете их. Где тогда будет этот тип? В Иркутске, в Чите ли?
Черноволосый подрядчик, сложив ладони рупором, громко прокричал на всю стройку:
— Бросай работу! На сегодня хватит!
Силашкин неторопливо привел в порядок свой инструмент. Керечен ждал, пока он закончит.
— Хочу кое-что тебе сказать, — начал Силашкин. — Я вовсе не уверен, что твой знакомый Драгунов подался дальше, на восток. Знаешь, сколько дезертиров сейчас в армии Колчака? А долго ли скрыться такому негодяю? Достал гражданский костюм, фальшивые документы — и живи себе… И искать его никто не станет, сейчас не до того…
Шура тоже работала на стройке. Она подносила на леса кирпичи, раствор. Получилось так, что, обслуживая и Керечена, она, по сути дела, весь день была у него на глазах.
Попрощавшись с Кереченом за руку, Силашкин пошел домой. Шура догнала Иштвана и, ласково улыбнувшись, спросила:
— Иосиф, пойдем домой?
— Домой, Шурочка, домой!
— Дедушка что-то плохо чувствует себя сегодня. Жаловался, что сердце болит. До этого он никогда не жаловался… Сегодня мы леса разбирали, так он во-от такую балку один тащил. Может, надорвался?
— А зачем ты разрешаешь ему такое? — упрекнул Керечен Шуру. — В его возрасте беречься нужно…
— Ты правильно сказал, только не ругайся!
Они спустились с лесов, которые, словно живые, ходили под ними.
— Жидкие у нас леса, — заметил Иштван, — такие жидкие, что только и гляди, как бы не сорваться…
Когда они пришли домой, Шура, слышавшая часть разговора Силашкина с Кереченом, озабоченно спросила:
— Иосиф, скажи мне, кто такой Драгунов? Что ему от тебя надо?
— Ничего, ничего, не беспокойся, Шурочка! Ничтожный негодяй это, не больше… Я тебе о нем как-то уже рассказывал… Когда мы бежали с парохода «Чайка», помнишь? Этот негодяй был на пароходе…
— Он бил вас?
— Да.
— И сейчас он в городе?
Иштван усадил Шуру напротив, взял в свою руку ее теплые пальцы, изъеденные известковым раствором, и все рассказал ей.
— Это ужасно! — проговорила Шура, выслушав его. — Раньше ты мне этого не рассказывал.
— А зачем было рассказывать? Ничего приятного тут нет.
— Что же будет, если он случайно встретит тебя в городе и узнает?
— Этого я не боюсь. Не узнал же он меня в лагере, а там я стоял перед ним, как вот сейчас перед тобой.
— А кому из наших ты о нем рассказывал? — спросила Шура.
— Кроме Силашкина и Покаи, никому…
— Это хорошо. Ну, больше я тебя одного никуда не отпущу. Все время будешь со мной! Хватит, ты отвоевался, отстрадал свое, теперь пусть другие воюют, те, кто до сих пор скрывался… А с тебя хватит!
— Шурочка, я опасности не ищу, она меня находит сама.
— Ну, тогда я тебя беречь буду.
— Беречь? А я думал, что это мне тебя беречь нужно… Я думаю, Шурочка, будет лучше, если мы скроем от других наши отношения, хотя бы до тех пор, пока Красная Армия сюда не придет. Тогда другое время настанет… Я женюсь на тебе, увезу в Венгрию. У нас там климат хороший, тепло, а в саду растут черешни, абрикосы, виноград. Поживешь немного и станешь настоящей мадьяркой, а звать тебя будут Шарика…
— Как ты сказал?
— Шарика. По-вашему — Шура, по-нашему — Шари. Чувствуешь, какое ласковое, слово — словно шелк?.. Поедешь со мной?
Услышав его слова, Шура разрыдалась.
— Не могу, Иосиф… — заговорила она сквозь слезы. — Я не могу оставить деда одного. Лучше ты сам здесь оставайся. Зачем тебе туда возвращаться? Там сейчас коммунистов убивают, дедушка читал в газете, не в колчаковской, а в красной газете… Ты же знаешь, что у красных свои газеты. Правда, читать их можно только тайно. Прочтешь и передашь надежному человеку.
В дверь постучали. Шура тут же отодвинулась от Иштвана, вытерла слезы. Вошел Ульрих, знакомый Керечена по лагерю. Ульрих был другом Мано Бека. Мужчины пожали друг другу руки. Ульрих свободно с легким иностранным акцентом говорил по-русски.
— Я ненадолго заберу от вас этого человека, — сказал Шуре Ульрих. — Давненько я с ним не разговаривал.