Шура улыбнулась:
— Пожалуйста!
Ульрих сразу же заговорил по-венгерски.
— Ну наконец-то ты сделал умный шаг, — начал он, — ушел из этого проклятого лагеря. Ты сегодня занят?
— Нет.
— Тогда пойдешь со мной.
— Куда?
— Ко мне на квартиру.
— Охотно… Скажи, а чем ты, собственно, занимаешься?
— Меня направили помощником провизора в одну из городских аптек. Владелица аптеки осталась одна, некому было работать… А получилось это так. Поехал я как-то в город за покупками. Заболела у меня голова, и пришлось мне зайти в аптеку купить аспирин. Разговорился я в аптеке с хозяйкой и, разумеется, сказал ей о том, что я по образованию фармацевт. «Вас мне сам бог послал! — воскликнула хозяйка. — Мне позарез нужен провизор». Представь себе, как я обрадовался! Заниматься чистой работой, по специальности, работать у красивой вдовушки… «Согласен», — ответил я ей. Через неделю со всеми формальностями было покончено, и вот уже два месяца, как я работаю и живу в городе…
— У красивой вдовушки? — спросил Керечен.
— К сожалению, нет. У нее нет такой квартиры, но, откровенно говоря, мне даже лучше, что я живу на квартире у других хозяев. Когда придешь, увидишь, какая хорошая у меня комнатка.
Вечером, приведя себя в порядок, Керечен отправился к Ульриху.
Комната у Ульриха оказалась действительно неплохая, разумеется, по тому времени: кровать, застланная чистым бельем, круглый стол, красивый шкаф, четыре стула, на стенах несколько картин, писанных маслом, и целая серия небольших рисунков, снабженных шутливым стихотворным текстом, смысл которого сводился к высмеиванию забот женатого человека, а над всем этим был написан лозунг: «Не женись, брат Лука!»
— Ты что, сделался заядлым холостяком? — спросил Керечен.
— Черта с два! — Ульрих скорчил гримасу. — Все бы хорошо, да только я терпеть не могу хозяина. У него красивая жена, очень миленькая четырнадцатилетняя дочка. А сам он похож, скорее, если не на попа, то на дьячка. Один раз я специально пошел в церковь, чтобы послушать его. У него густой бас. Сам он здоровенный такой мужик, постоянно пьет да бьет жену.
— Хороша семейка! — заметил Керечен.
— Это еще не все! Этот зверь постоянно ругается с женой. Думаю, все это от пьянства идет. Девочка, разумеется, очень страдает…
— Неужели есть такие звери-отцы? — спросил Керечен.
— Такого я вижу впервые…
В этот момент из соседней комнаты донеслось торжественное пение.
— Это он, — шепнул Ульрих. — Когда он трезв, то поет псалмы.
— Выходит, он чтит бога, — заметил Керечен.
— По-своему только. Представь себе, что для меня он является своеобразным политическим барометром. Два месяца назад, когда я поселился в его доме, он был закоренелым антикоммунистом, готовым лично уничтожить всех большевиков. Тогда он вовсю распевал «Боже, царя храни». Но ты бы послушал, что он теперь говорит! Это свидетельствует о том, что не сегодня-завтра в городе будут красные.
Разговаривая, Ульрих достал из шкафчика банку французских консервов, чтобы приготовить ужин. Это была тушеная свинина, чем-то приправленная.
— Вкусная у тебя тушенка! — похвалил Керечен, подбирая куском белого хлеба подливку. — Ты, как я вижу, живешь в свое удовольствие, Фери!
— Не жалуюсь пока. Но на одно жалованье так, разумеется, жить не будешь. Я, дружище, занимаюсь торговлей.
— А именно?
— Торгую рубашками, штанами, поясами, консервами, коньяком… Знаешь, какой я ловкий! — С этими словами он достал бутылку французского коньяка и наполнил рюмки. — Твое здоровье!
— А это откуда? — поинтересовался Керечен.
— Сейчас расскажу… В плену я научился говорить по-французски. Я много читаю, но вот разговаривать мне не с кем. Правда, месяц назад зашел ко мне в аптеку один солдат-француз, попросил вазелина. По-французски попросил. Я понял его и ответил по-французски. И знаешь, он нисколько не смеялся над моим произношением. На следующий день он снова пришел в аптеку и спросил, умею ли я говорить по-русски. Я ответил, что умею. Тогда он протянул мне написанную по-французски бумажку и попросил перевести на русский, а перевод написать крупными буквами на куске картона. Я перевел, и получилось следующее: «Каждый вечер принимаю очень красивых и здоровых женщин. Плачу от сорока рублей и выше».
Вывеска удалась на славу. Француз — звали его Августом — остался доволен и в знак благодарности подарил мне бутылку французского коньяка. Меня разбирало любопытство, и я спросил, зачем ему понадобилось такое объявление. Француз объяснил мне, что вывеска нужна не ему, а его хозяину, господину лейтенанту Пьеру Дурану. Лейтенант не имеет времени ухаживать за женщинами, да и по-русски он не говорит, вот он и выставит это объявление в окошке, которое выходит на улицу.