— Скоро и…
— А ты не слышал, что сделали белочехи? — спросил Ульрих. — Нет? Тогда я тебе сейчас расскажу. Из Ачинска они привезли с собой молодок, красивых очень. Весь вагон был забит бабами.
— Ну и что?
— В Красноярске на станции они отцепили вагон и бросили их, а сами укатили дальше на восток.
— А что сталось с женщинами?
— Двери вагона были заперты, и к утру все женщины замерзли. Вагон до сих пор стоит на путях.
— Уму непостижимо!
— Я за эту гражданскую войну такого насмотрелся и наслышался, что больше ничему не удивляюсь.
— Выходит, сейчас в городе остались только колчаковские части? — спросил Керечен.
— Да плюс сыпной тиф! Ты, я вижу, отстаешь от событий, — заметил Ульрих. — Слышал, что случилось в лагере для пленных?
— Нет.
— Врачи придумали какое-то лекарство, которое они сначала опробовали на пленных. После уколов в живых осталось только двое. Один из них — медик Эршек, другой — Иштван Нойбауер.
— Ужасно… И много умерших в лагере?
— Много…
— Не знаешь, из девятой комнаты в пятом бараке в живых кто остался?
— Это где ты жил?
— Да.
— Всех скосил тиф.
— И Мишку Пажита?
— Это помощник судьи, что ли?
— Да.
— Он один и выжил.
— А остальные?
— Остальные все богу душу отдали.
Керечен ужаснулся. Он вспомнил сразу господина учителя Зингера, потом Пишту Бекеи, который любил, сидя по-турецки, читать книгу. Его кровать стояла у самого окошка… Иштван представил, как господин инженер раскуривает новую трубку. Вот господин учитель снял с себя серую китайскую шинель, развязав вещмешок, достал из него свой новый трофей — томик Цицерона на латинском языке — и тут же углубился в чтение. Бекеи курит папиросу за папиросой, не выпуская из рук книги, которую он жадно пожирает глазами. Голова его с трудом просматривается в густом облаке табачного дыма, которым он сам себя окутал.
«А теперь, выходит, из всей нашей комнаты остались в живых только Покаи, я да вот еще помощник судьи Мишка Пажит», — подумал Керечен.
— А как обстоит дело в других бараках? — спросил он и невольно подумал о том, что, быть может, его самого-то не было бы уже в живых, останься он в лагере: убили бы его или белые, или тиф.
— В остальных бараках дело обстоит немного лучше… Политзаключенных всех выпустили из тюрем на свободу. Дорнбуш здорово похудел, а так здоров.
— А Матэ Залка?
— Его в лагере нет. Не знаю даже, где он. Из коммунистов в лагере сейчас почти никого не осталось. Все они подались в город, устроились кто на какую работу. Лайош Сентдьёрди, Корнель Баняи, Бела Шугар, Янош Гал, Бела Вайншток, Йожеф Бернат — все они в городе. Там сейчас спокойнее и безопаснее.
— А ты-то сам как живешь? Как твои доходы? — поинтересовался Керечен.
— Деньги, которые легко приходят, так же легко и уходят. Меня они сейчас не интересуют… А вы-то тут как живете? — в свою очередь спросил Ульрих.
— Потихонечку. Шандор Покаи и Пишта Иоганн работают вместе со мной. Живы-здоровы пока…
— Ты бы послушал, что говорит мой квартирный хозяин! — улыбнулся Ульрих. — Он превратился в самого рьяного сторонника красных. Приходи сегодня ко мне, у меня и переночуешь. Захвати с собой и Шандора Покаи.
— Я не против.
Шандор Покаи и еще несколько пленных, работавших в городе, жили в другом помещении. Покаи охотно принял предложение Ульриха, надеясь услышать от него много интересного.
В комнате Ульриха его хозяин собственноручно покрыл стол красным полотнищем от флага, который он припрятал еще до начала белочешского мятежа. Предусмотрительный человек, он руководствовался своим жизненным принципом: «Авось пригодится», когда срывал полотнище с древка.
— Добрый вечер, товарищи! — Хозяин низко поклонился пришедшим. — Прощу вас, проходите. Располагайтесь как дома! Будьте моими гостями! — Хозяин так разошелся, что даже забыл, что гости пришли вовсе не к нему, да и угощать их будет не он, а Ульрих.
Закипел самовар, пуская под потолок клубы белого пара. На столе уже стояли банки с подогретыми мясными консервами, тарелки с солеными грибами, хлебом, маслом, сыром. В самом центре стола возвышались бутылки коньяка и ликера.
— Прошу вас, отец дьякон. — Ульрих вежливо предложил хозяину присесть.
— Благодарю, — пробасил дьякон, — я уже отужинал.
— Не грех пропустить по маленькой, — предложил Ульрих, наполняя стопки.
— За революцию! — нахально пробасил дьякон.
Все выпили.
— А ты неплохо живешь, товарищ Ульрих, — заметил Покаи.
— Не жалуюсь. Но, как говорится, не все коту масленица. С завтрашнего дня и для меня начинается великий пост: начну жить на одну зарплату.