— Ну и что? — махнул рукой Керечен. — А разве вы не являетесь свидетелем разгрома армии Колчака? Как этот адмирал ни старался, сколько ему ни помогали империалистические державы, а у власти он и года не продержался. Так неужели вы думаете, что Хорти удастся продержаться дольше? Разве вы не видите, что мировая революция близка?
— Я вижу, что все мы катимся в пропасть. Россия — страна огромная, ее невозможно победить, а Венгрия — крохотное государство… Да и не верю я что-то в быструю победу мировой революции.
— Так что же, ты предлагаешь бросить оружие, которое мы сейчас держим в руках? — разгорячился Керечен. — Нет, дорогой, мы будем бороться, для того чтобы здесь поскорее закончилась гражданская война. Мы должны помочь русским товарищам!
— Пойми, я же вам добра хочу, мне жаль вас. Ну, скажи, какой смысл умереть на чужбине или дожидаться, пока тебя ранят или искалечат? Вы что, этого хотите? Или сесть в русскую тюрьму? Неужели вы не знаете, что вас ожидает? Виселица, тюрьма…
— Мы вернемся на родину с оружием в руках! — с воодушевлением сказал Покаи.
Бела Гомба зажал уши руками:
— Неправда это! Никуда вы не вернетесь! Вместо оружия в руках у вас будут кандалы на руках! Мне вас очень жаль.
— Мелкий ты человечишко, Бела! — Покаи презрительно улыбнулся. — Да, собственно, ты всегда таким и был. Можешь возвращаться в Венгрию и служить лакеем у Хорти, но нас оставь в покое!
— Это ваше последнее слово?
— Да.
— Вы все с ума тут сошли! — Бела повернулся и, не попрощавшись, вышел.
Вечером к Керечену пришел Имре Тамаш. Несколько минут друзья сидели молча. Им так много нужно было сказать друг другу, что оба не знали, с чего начать.
— Ну, рассказывай! — попросил Керечен друга.
— Расскажи сначала ты, где побывал, как жил.
— А может, ты?
— Да рассказывай же наконец!
— Ладно. Только учти, что меня уже не Кереченом зовут. Могу представиться: офицер королевской армии Йожеф Ковач.
Имре всплеснул руками:
— Ну и молодец ты! Я тебя понимаю… Выходит, тебе все-таки пригодился личный знак, который ты мне показывал тогда в лесу?
— Да.
Керечен подробно рассказал другу о своих скитаниях, о встрече с Бондаренко и поездке по Сибири, о знакомстве с Шурой и встрече с белочехами, о лагерной жизни и подпольной деятельности коммунистов, о последней встрече с унтером Драгуновым.
— Значит, ты ему показал…
— Показал.
— И правильно сделал, дружище! Только не совсем так, как следовало бы. Я бы на твоем месте его в Енисей сбросил. Он только этого и заслуживает.
— Позже я сам об этом пожалел.
— Он бы тебя не пощадил.
— Знаю…
— Тогда почему же ты не сбросил его в реку?
— Знаешь, Имре, мне трудно ответить тебе на этот вопрос. Я решил, что он умер и этого достаточно. Кровь текла… Мне стало неприятно, и я торопливо ушел…
— Узнаю тебя…
— Ничего не поделаешь, Имре… Вот и в этом доме живет один негодяй, тоже унтер-офицер. Говорят, он никому не давал проходу. Если он осмелится обидеть мою невесту, я его просто задушу… Ну а теперь ты рассказывай!
Тем временем вернулась домой Шура, которая зачем-то уходила в город. На лице ее сияла счастливая улыбка.
— А вот и моя невеста, — представил ее другу Иштван.
Имре пожал Шуре руку.
— Я смотрю, дружище, у тебя неплохой вкус! — Эти слова Имре проговорил по-русски, чтобы их услышала Шура. — Смотри, береги ее, другой такой не найдешь!
Шура пошла ставить самовар.
Настала очередь Имре рассказывать о своих приключениях. Однако рассказ о жестоких и кровопролитных боях он превратил в нечто похожее на анекдот, в котором нелегкий путь от Урала до Красноярска в три тысячи километров превратился в легкую увеселительную прогулку. Правда, мимоходом Имре упомянул и о своей болезни, и о ранении, и об ужасных холодах, которые ему пришлось пережить.
Далее Имре рассказал о товарищах, с которыми он встречался.
— Всех своих земляков я сагитировал вступить в интернациональный полк, — закончил свое повествование Имре.
Шура угостила их чаем. Она ничего не понимала в их разговоре, потому что друзья говорили по-венгерски, и молча сидела на скамейке, глядя на них.