— И много таких солдат у тебя в роте? — с улыбкой спросил Покаи у Тамаша.
— Почти все! Ну, взять хотя бы Мишку Балажа! Сражается как тигр! Его время от времени приходится удерживать, а то, того и гляди, выскочит из окопа под огнем противника. А посмотри на Лайоша Тимара! Он и в самой трудной обстановке не теряет хладнокровия: знай посасывает свою трубочку. Один раз вынес с поля боя из-под пуль раненого. Взвалил себе на плечи и тащит, а кругом свистят пули. Однако вернулся ко мне без единой царапины. Правда, пулей у него выбило, трубку изо рта, так тут уж он страшно ругался.
— Шутишь? — удивился Покаи.
— И не собираюсь! Спроси у Лайоша! Ну, это еще ничего. А ты посмотрел бы на Смутни! Лучше него в бою товарища и желать не нужно. Только уж любит он поговорить. Иногда такое разведет, что и не поймешь толком, чего ему надо, а солдат он хороший…
Эшелон, мерно постукивая колесами, двигался на запад. Весна с каждым днем все сильнее напоминала о себе: солнце ласково светило с безоблачного голубого неба, на деревьях появилась молодая зелень.
Керечен тосковал. Ему хотелось побыть в одиночестве. Он залез на крышу вагона и, распластавшись на ней, с наслаждением подставил лицо солнцу. Закрыв глаза, он задумался. Все мысли его были только о Шуре. Потом он решил, что находиться на крыше вагона не так уж безопасно: недолго и свалиться. Он осторожно спустился по железной лесенке в вагон.
Поезд мчался уже по европейской части России. На паровозе были установлены два станковых пулемета, в каждом вагоне находились вооруженные красноармейцы. Местность была совсем не похожа на Венгрию: равнина без конца и края. Едешь целый день — и ни одного более или менее крупного города. Чаще попадаются села, возле домов — крестьяне, чем-то похожие на венгерских, да играющие ребятишки. Правда, земли здесь намного больше, чем в Альфёльде. Но и здесь и там землю обрабатывает земледелец… А сколько венгерских интернационалистов нашли вечный покой в этой земле! Сколько русских красных бойцов! Русская кровь смешалась с венгерской, а разве это не самый лучший залог будущей дружбы?
Через несколько дней на горизонте показались золотые луковицы казанских соборов. Накануне прошел дождь, и на земле то тут, то там стояли лужи, ослепительно блестя на солнце.
— Неплохо было бы недельки две отдохнуть в этом городе, — мечтательно проговорил Имре. — Поухаживать за черноволосыми татарочками…
— Татарочки с таким гяуром, как ты, и разговаривать-то не станут, — оборвал его Покаи.
— А ты меня не пугай! — Имре пригладил свои усики. — Я не из трусливых!
На станции эшелон уже ждали банковские служащие, они тотчас же приступили к приему ценностей.
Четверо суток продолжалась разгрузка эшелона. Все ценности оказались в наличии. Полк с честью выполнил возложенное на него задание. Молодому Советскому государству было возвращено то, что ему принадлежало.
БЕЗ ВЕСТЕЙ ОТ ШУРЫ
На каждой станции, где останавливался эшелон, Керечен бросал в почтовый ящик письмо для Шуры. Иштван объяснил ей причину своего столь неожиданного отъезда, а в последующем сообщал ей о том, где находится, и о предполагаемом времени, когда они могут встретиться. Он складывал письмо треугольником и бросал в почтовый ящик. Он не знал, выбирают ли письма из почтовых ящиков и вообще работает ли почта. И не только Керечен не знал этого, многие оставались в таком же неведении.
Он чувствовал угрызения совести, но не зная, как поступать дальше. Вся надежда была на то, что Шура все же получит его письмо и ответит.
А дни шли за днями. Миновал май, июнь, пошла первая неделя июля. Казань оказалась интересным полурусским-полутатарским городом.
«Что сталось с дедом Шуры? Выздоровел ли он? Не заразилась ли от него тифом Шура?» Ни на один из этих вопросов Керечен не мог найти ответа.
В газетах писали о войне с польскими панами, которые, выбрав удобный момент, напали на молодое, не успевшее еще окрепнуть Советское государство.
Ежедневно на фронт уходили все новые и новые эшелоны.
Интернациональный полк был расквартирован в лагере с деревянными бараками, где не так давно еще помещались инфекционные больные. Жили в тесноте, но не в обиде. В отдельном бараке разместились жены бойцов. Сердце у Керечена больно сжималось, когда он видел их. Его мучила мысль, что вместе с ними могла бы быть и его Шура, которой, по его подсчетам, как раз пришло время родить. Врач здесь был, а в отдельном бараке размещался госпиталь.