— Послушайте, — сказал Мишка Хорват, — у меня ничего не осталось на память о Красной Армии, только ремень да деревянная ложка. Надо хоть их сохранить.
Билек со своей Кипритией устроились чуть подальше от них. Сундук пришлось сдать в багаж, не пролез он в дверь вагона. Жена всю дорогу ворчала, сердилась на мужа, не разговаривала с ним. Она едва успела вытащить из сундука мешок с продуктами и чайник. Кипрития, как хорошая хозяйка, и в Москве успела напечь пирожков с капустой. Бедному Билеку казалось, что сок жаренной в постном масле капусты течет у него, как пот, из всех пор. К счастью, на всех вокзалах был кипяток, и им не пришлось испытывать недостатка в чае.
В Петрограде пришлось ждать три дня, и они хотели использовать это время как можно лучше. Ночевали они в пустой квартире, могли свободно ходить по городу. Пустых квартир в Петрограде было тогда много. Война и революция опустошили город. Многие аристократы и буржуи бежали за границу. Петроград выглядел, как тяжелобольной, который уже перенес кризис, но еще очень слаб.
Старинные дворцы, стройные мосты над Невой, богатства Эрмитажа очаровали солдат. Керечен с Имре Тамашем ходили по городу, вечерами отправлялись погулять по Невскому проспекту.
По широким тротуарам проспекта текли толпы: солдаты и матросы, гражданские моряки с иностранных пароходов. На улице звучала немецкая, французская, английская речь. Из подвальчиков доносились звуки балалайки и гармошки. Рекой лились пиво и водка. Кошельки дельцов распухали от иностранной валюты, деньги доставались легко. Здесь собирались подонки, оставшиеся в стране и приехавшие из-за границы, процветала спекуляция. А рабочие фабрик и заводов, борясь с нуждой, голодные, оборванные, строили будущее, завтрашний день страны.
— Слушай, Пишта, — толкнул Керечена в бок Имре Тамаш, — не зайти ли нам в такой подвальчик?
— А деньги есть? — спросил Керечен.
— Есть. В Москве я продал сапоги, одеяло и солдатские башмаки. Идем!
Они остановились у входа в ресторанчик, откуда доносилась музыка. Оркестр играл вальс. Слышалось пение: хриплый хмельной бас пел грустную песню о гибели Святой Руси.
Имре Тамаш не понял слов песни, Керечен перевел, и Имре сердито заворчал:
— Пошли отсюда! Ну их к чертовой матери! О чем думает милиция? Забрать бы всю эту банду да отправить в тайгу рубить лес… Роскошествуют тут, пьянствуют… Оплакивают старый мир. Плачьте! Мы тоже многое сделали, чтобы он никогда не вернулся.
Иштван Керечен схватил за руку Имре Тамаша и кивнул на парочку, которая показалась в полосе света из дверей ресторана.
— Посмотри на них! — прошептал он и сделал Имре знак молчать.
Высокий мужчина в гражданской одежде вел под руку сильно накрашенную женщину. Керечен и Тамаш стояли в тени, и парочка не могла их видеть.
Мужчина, очевидно, знал по-русски всего несколько слов, да и те произносил с венгерским акцентом.
— Ты где живешь? — спросил он у женщины.
— Тут, близко.
— Пойдем к тебе. Харашо?
Крашеная чертовка шутливо хлопнула его по щеке.
— Харашо! — передразнила она. — Идем!
Друзья осторожно пошли за ними.
— Кто он? — полюбопытствовал Имре Тамаш.
— Венгерский офицер, — также шепотом ответил Керечен. — Я с ним в одной комнате шил в Красноярске. Уездный начальник… Он единственный из нас не заболел сыпняком.
— Как его звать?
— Михай Пажит… Возможно, он бежал из лагеря, а может, едет домой с офицерским транспортом. Одного не понимаю: как ему удалось удрать из лагеря?
— Отовсюду можно убежать, особенно если ловкий, — шепнул Тамаш.
— Знаешь, кто он? Мой смертельный враг. Это он выдал меня белочехам. Я чуть жизнью за это не поплатился… А теперь и он едет домой. И будет там осведомителем… А мы ничего сделать не можем!
— Надо заявить в комендатуру, — предложил Тамаш, — что он контрреволюционер, чтобы его домой не пускали…
Керечен покачал головой:
— Нет никакого смысла. Он из тех, кого по обмену отпускают. Лишь бы нам с ним в один транспорт не попасть — тогда мне сразу конец. В чотском лагере жандармы изобьют до смерти. Как же иначе? Если меня обвинит уездный начальник, станут ли они со мной церемониться?
— Останемся тут? — боязливо спросил Имре Тамаш.
— А ты остался бы?
Имре не ответил. Они молча шли за парочкой, но идти пришлось недалеко: в переулке мужчина с женщиной скрылись в первой же подворотне.
— Подождем? — спросил Имре.
— А зачем? Пошли лучше спать… Теперь уже все равно. Послезавтра едем домой.