На третий день их включили в группу военнопленных, в которой не оказалось никого из знакомых. С ними уезжали пятьдесят пленных офицеров.
У пристани их поджидал маленький немецкий грузовой пароход. В трюме были сооружены койки в несколько ярусов, где могли разместиться человек триста. Сначала грузили багаж. Керечен и остальные наблюдали с берега, как кран поднимал ящики вверх и опускал их на палубу парохода. С военнопленными были их жены и дети, человек двадцать. Кипрития с тревогой ждала, когда дойдет очередь до ее сундука. Наконец крючок подвели под веревку, которой был перевязан сундук. Легко как перышко взлетел он ввысь, понесся над морем, но на полпути вдруг стал крениться набок.
— Остановитесь, проклятые! — закричала Кипрития, но было уже поздно.
Сундук распахнулся, словно раскрыл огромную пасть, и все его содержимое с высоты полетело в воду. Медный самовар закончил здесь свой жизненный путь, за время которого он успел напоить чаем не одно поколение. Предметы полегче несколько минут еще держались на поверхности, но постепенно и они погрузились в соленую морскую воду. Кипрития молчала, как громом пораженная, только топталась на месте. Язык ее развязался лишь тогда, когда стоявшая рядом с ней женщина — жена возвращавшегося на родину военнопленного, — прижав руку к сердцу, вздохнула:
— Слава богородице, не наш…
Тут уж бедная Кипрития не смогла удержать наполнявшей ее сердце горечи:
— О боже, боже, что с нами будет? Это ты, негодяй, плохо завязал его! Ты виноват! Нищими нас сделал! Бедная я! И зачем я вышла за такого олуха? Что мне теперь делать? Черт тебя побери, неужели нельзя было как следует завязать сундук?
Билек не хотел смотреть, не хотел слушать. Он знал, что она теперь до самой смерти будет оплакивать свой сундук, а он действительно не виноват, он перевязал сундук основательно.
— Да перестань ты выть над этим хламом! — сказал он примирительно, но эти слова еще больше разозлили ее.
— По-твоему, это хлам? Последний ты человек, оборванец, нищий! Разорил меня!
— Успокойся, Кипрития! — прикрикнул на нее Билек.
Уж лучше бы он промолчал! Жена, как фурия, вцепилась в него, но Билек отшвырнул ее. Возможно, в это мгновение прорвалась вся накопившаяся в нем за короткий период супружеской жизни горечь. Женщина упала да землю, но тут же вскочила.
С головы ее свалился платок, светлые волосы растрепались, соленый ветер с моря шевелил их. Кипрития выхватила из-под кофточки лист бумаги, яростно порвала его и выбросила клочки в море.
— Меня посмел ударить, негодяй?
— Посадка начинается! — раздалась команда.
С палубы парохода спустили сходни. Военнопленные бегом стали подниматься на борт. Билек оказался последним.
— Пойдем! — позвал он жену, но Кипрития показала ему кулак.
— С тобой, мерзавец? С тобой, грабитель? Никогда, слышишь, никогда! Я и свидетельство о бракосочетании в море выбросила… Поезжай один!
— Посадка кончается!
Билек пожал плечами:
— Как хочешь! — И он одним прыжком вскочил на борт уже отходившего от берега парохода.
Швартовы отдали, машины заработали. Пароход трясся, пыхтел, все больше удаляясь от берега. Ветер трепал льняные волосы Кипритии, но голоса ее уже не было слышно. Может быть, она кричала, умоляя остановиться? Может, в ее маленьком мозгу пробудились наконец трезвые мысли? Пока она яростно металась по берегу, некоторые на борту парохода принимали ее сторону, другие смеялись, а потом о ней забыли, завороженные видом скрывающегося вдали Петрограда, его стройными голубовато-сероватыми очертаниями, которые все больше стирались и наконец исчезли за горизонтом. Старый немецкий пароход спокойно резал воду, тихо покачивая пассажиров. Маленькие шаловливые морские волны бежали к горизонту, который непрерывно менял цвет, становясь из синего зеленым, потом сиреневым, розовым, серым со множеством всевозможных оттенков. Над пароходом проносились чайки. Билек все еще стоял у перил. К нему подошел Тамаш.
— Жалеешь? — спросил он.
— Да ну ее к черту!
— Так почему же ты все назад смотришь?
— Боюсь, как бы она за мной на моторке не пустилась.
— Теперь ты дома сможешь жениться на другой, — утешал его Тамаш.
— Конечно. Если она еще замуж не вышла.
— Только вот в чем загвоздка, ты ведь теперь снова женат, а если женишься еще раз, тебя могут обвинить в двоеженстве.
— Черта с два! — засмеялся Билек.
— Что это значит?
— У меня на этот раз ума хватило, — объяснил Билек. — Я дал ей фальшивый документ. Это не настоящее свидетельство о браке было. Она не знала.