— А не с товарищем ли Тамашем? — спросил следователь.
Керечен ничего не ответил.
— Религия?
— В католической церкви крестили.
— А теперь?
— Я не менял религии.
— Скажи, а тебя всегда звали Керечен? Не был ли ты раньше Коном?
— Всегда был Кереченом.
— Гм… Ты тоже был в Красноярске?
— Да.
— Слышал ли ты о некоем подпоручике Йожефе Коваче?
«Что отвечать? Очевидно, Пажит все-таки опередил нас…» Он на мгновение задумался. И тут ему пришла в голову удачная мысль. Почему бы не устроить цирк? Все можно свалить на господина подпоручика Йожефа Ковача, ставшего большевиком. Он сразу вспомнил старый служебный жаргон королевской армии.
— Докладываю, что о нем я знаю много.
— Наконец хоть один разумный человек появился. Почему ты не побрился?
— Докладываю, что у меня было воспаление кожи на лице, заразное.
Может быть, удастся избежать пощечин? Ведь он «заразный»…
— Рассказывай о Йожефе Коваче!
— Докладываю, что господин Йожеф Ковач был коммунист!
— Был?
— Так точно, был!
— А теперь нет?
— Так точно, нет.
— Почему это?
— Потому что он, позвольте доложить, умер.
Сыщик взглянул на него с видимым замешательством:
— Врешь! Йожеф Ковач и сейчас еще в Москве. Правая рука Бела Куна. Раньше его фамилия была Клейн. Типичный еврей, кудрявый.
— Докладываю, что у Йожефа Ковача, которого я знал, были гладкие волосы. От тифа умер. Такой большой коммунист был, упокой, господи, его душу!
Сыщик что-то написал на бумажке.
— Словом, ты утверждаешь, что он умер? Расскажи это своей бабушке!
Керечен пожал плечами:
— Что я могу поделать, если вы не изволите мне верить? Я сам на похоронах был!
— Ты тоже был в Красной Армии?
Керечен и бровью не повел, ответил спокойно:
— Я, прошу покорно, не разбираюсь в политике, мирное житье люблю.
— Я не то у тебя спросил… Ты был красноармейцем? Отвечай!
Трудно сдержаться, когда с тобой говорят таким наглым тоном. У Керечена чесались руки. Эх, если бы можно было дать по морде этому скоту в мундире, этому подлому лакею! Но что может сделать человек, если он один, если борьба неравна? Теперь ему может помочь лишь трезвый расчет. Надо сдержать поднимающуюся к горлу ярость, даже если это и невозможно!
— Йожеф Ковач был красноармейцем и умер.
— А я о тебе спрашиваю, болван!
— Так я же вам ответил, прошу покорно.
Сыщик потерял терпение.
— Этот человек или симулянт, или идиот! Я еще с ним поговорю. Унтер-офицер, уведите обоих! — закричал он.
— Слушаюсь! — рявкнул жандарм. — Вперед шагом марш!
Они прошли вдоль деревянных бараков. Позади шел жандарм. На территории лагеря находилась церковь с высокой башней, а вблизи нее — тюрьма. Жандармский унтер передал арестованных другому, с такими же, стрелками, усами. Тот записал имена и втолкнул арестованных в большое помещение, где уже находилось человек тридцать. Они сразу окружили прибывших, забросали их вопросами.
— Только сейчас приехали?
— Позавчера.
— Вас Оливер сюда послал?
— Мы его не знаем в лицо, — ответил Керечен.
— Такой дылда, проклятый фараон! — возмущенно воскликнул человек в сером костюме, в берете, по виду — рабочий. — Он среди них самый большой мерзавец.
— Может быть, это он и допрашивал нас? — предположил Тамаш. — Обращался с нами страшно грубо.
Рабочий подошел к ним, угостил сигаретами.
— Мы не спрашиваем у вас, кто вы, красные или коммунисты, потому что к нам сюда подсаживают доносчиков. Но если мы узнаем, что кто-то нас предал, тому несдобровать. Отделаем его — лучше не надо. А сыщики здесь дело свое знают. Они и вас сегодня «приоденут».
Тамаш с наивным удивлением смотрел на говорящего. Рабочий понял, что перед ним люди порядочные. Даже сам не заметил, как перешел на «ты»:
— Ты не знаешь, конечно, что мы называем «приодеть». Я каждый день получаю новую «одежду». — Он поднял рубаху и показал покрытое синяками и кровоподтеками тело. — Красиво? А что вы скажете о покрое? Иногда они «подметки» нам подбивают, как сапожники. Бьют по голым ступням, но не молотком, а резиновой дубинкой. Это уже тонкость их ремесла, ведет прямо к цели. Во-первых, потому, что преступник после этих ударов с ума сходит от боли, а если ни в чем не признается, то это означает, что он или ничего не знает или очень порядочный человек. Второе преимущество заключается в том, что на теле не остается видимых следов, только врач может установить, но для этого надо сначала снять ботинки. Таких испытаний я никому не пожелаю. Имена свои вы можете назвать, их скрывать незачем.