Солдат молчал.
— Игнат, — еле слышно прошептал Иштван.
Часовой наклонился к венгру пониже.
— Ты ведь тоже такой же бедняк, как и я…
Солдат молча кивнул.
— Тогда помоги нам… Я сам слышал, как Драгунов приказал тебе бросить нас в реку, когда мы подохнем.
— Было такое…
— Плавать мы умеем…
— А что толку? Мертвым никуда не уплывешь.
— Но ведь мы еще живы!.. Неужели ты не понимаешь?.. Если ты нас сейчас бросишь в реку, мы доплывем до берега и, может, вернемся домой к семьям… Игнат!.. Неужели ты все еще не понимаешь?..
Солдат задумчиво почесал затылок, а затем осмотрелся по сторонам: не наблюдает ли кто за ним? Убедившись, что все кругом спят, он еще ниже наклонился к Иштвану и прошептал:
— Это ничего, это можно… Только тут кругом непроходимые леса. С голоду помрете, или волки вас сожрут… Ножи у вас есть?
— Были, но у нас их отобрали.
Игнат вытащил из кармана нож с деревянной ручкой и, протянув его Керечену, спросил:
— А спички и хлеб у вас есть?
— Нет.
— Ну, тогда обождите!
Через несколько минут он вернулся, держа в руках крохотный узелок, в котором были спички и два больших ломтя черного хлеба.
— Хлеб вы сейчас съешьте, а то он в воде размокнет, — посоветовал Игнат.
Оба венгра жадно набросились на хлеб. Желваки на заросших щетиной щеках так и заходили взад-вперед.
Солдат сочувственно наблюдал за пленными. Потом он полез в свой вещмешок и вытащил банку консервов.
— Вот, возьмите, — сказал он, — мясная тушенка. Очень хорошая… Сейчас я вас брошу в воду… Только руками-ногами в воздухе не машите…
Проговорив эти слова, солдат трижды перекрестился и, подняв первым Тамаша, перебросил его за борт. Когда раздался сильный всплеск, Игнат выбросил за борт и Керечена.
Вынырнув из воды, оба венгра, собрав все силы, поплыли от парохода.
Игнат несколько минут следил за ними взглядом, а когда потерял из виду, еще раз осенил себя крестом.
Выбравшись на берег, оба венгра оказались в желтом глинисто-каменистом овраге с обрывистыми склонами. Им с трудом удалось выкарабкаться из него. Справа от них, внизу, широко разливаясь, серебром блестела река, а слева, на горизонте, виднелись причудливые контуры далекого леса, которому, казалось, не было ни конца ни края.
— Вот мы и спаслись, — заговорил первым Тамаш, после того как они выбрались из оврага.
Керечен все еще никак не мог отдышаться.
— Пожалуй, так оно и есть, — заметил он через минуту. — Однако нам некогда рассуждать. Надо как можно скорее уносить отсюда ноги, чтобы нас здесь не заметили!
— Подожди, давай хоть одежду немного высушим, — предложил Тамаш, — а то так и простудиться недолго.
— Некогда нам сейчас этим заниматься! Побежим! В кустах выкрутим одежду. На бегу быстро согреемся.
Лес начинался, как растительность на бороде: сначала шел редкий кустарник, среди которого росли отдельные небольшие деревца. Однако стоило пройти еще немного, как там начиналась густая чаща, куда сквозь плотные кроны деревьев с трудом пробивались солнечные лучи днем и призрачный свет луны ночью.
— Ну, если я после такого купания не схвачу воспаления легких, тогда его у меня уже никогда не будет! — задыхаясь от быстрого бега, сказал Керечен.
— Ничего с нами не случится! — успокаивал его Тамаш. — У нас нет времени болеть… А вот теперь быстро раздевайся!..
Они разделись, стащили с себя мокрую одежду и как следует выжали ее. Вылили воду из сапог, выкрутили портянки. Одежду развесили на кустах, а сами, вооружившись густыми ветками, стали отбиваться от многочисленных комаров, которые так и липли к мокрому телу.
— Сожрут они нас заживо, — пожаловался Тамаш товарищу. — Говорят, в этих краях и малярийные комары водятся…
— Водятся-то они, может, и водятся, дорогой Имре, но я надеюсь, что мы с ними не встретимся.
— Я уже замерз.
— Если б мы не были в столь плачевном состоянии, я бы предложил тебе побороться, чтобы хоть немного согреться, — дрожа от холода, проговорил Керечен.
— А чем не предложение? Давай поборемся!
— Дружище, во мне сто семьдесят пять сантиметров роста, а вешу я сейчас не больше пятидесяти кило… Каждая косточка торчит наружу. До борьбы ли уж тут?.. Да и ты не лучше выглядишь!
— Консервы! Где наши консервы? — Тамаш хлопнул себя ладонью по лбу. — Боже мой, уж не потеряли ли мы эту банку, а? Может, утопили в реке?
— Не бойся, — улыбнулся Керечен, — ничего с ней не случилось: она у меня.