И он это видит.
— Читай по губам, — говорю я. — Пошел ты, Соколов, в задницу. И, прежде чем ты добавишь, то нет, не в мою.
Сказанное доходит до него не сразу. Выражение лица меняется, взгляд резко тускнеет.
Даниил шумно выдыхает и делает шаг назад.
— Почему?
— Ты спрашиваешь меня почему? — Я едва не смеюсь. — Ты спрашиваешьменя, Соколов, почему? Это говорит мне человек, который думает, что то, что он сделал, легко простить? Я ненавидела себя, Дань. Ты отнял у меня самое важное, что у меня было. Я чувствовала себя никем, ничтожеством, пока ты со своими дружкамипировалмоими слезами.
Красивое лицо становится еще и серьезным. Я больше никогда не смогу коснуться его так, как делала это всего минуту назад.
— Все не так, как ты думаешь, — отрезает он.
Я все еще сижу на столешнице, но теперь уже совершенно не заботясь о том, сколько моего тела будет видно. Пускай смотрит и знает, что не получит ни сантиметра.
— Решил вчера поиграть в моего защитника? — шиплю я. — Так вот, знай, мне твоя помощь не нужна. Позерничать можешь где-нибудь в другом месте. Я способна помочь себе сама. И надеюсь, что твоей дочери никогда не попадется такой мудак, как когда-то попался мне.
Последнее, похоже, было лишним. Я вижу: если оскорбления, направленные на него, Соколов был готов стерпеть, то ребенка я приплела зря. Но назад уже не повернуть.
Он поджимает губы, и на мгновение мне кажется, что сейчас он тоже не удержится от резкого словца. Но ничего не происходит.
— Не знал, что вызываю у тебя такие эмоции, — отвечает он после небольшой паузы. — Что ж, думаю, мне пора. Спасибо за чай.
Я не иду его провожать, а остаюсь сидеть на кухонном столе. В коридоре хлопает дверь.
На душе пусто.
Как в старые добрые времена, мы достаем карты для гаданий и устраиваемся вокруг кофейного столика. Все в сборе: я, Жанна и обе Насти. Царек прилетела из Египта загорелая и счастливая.
— Все, девочки, гадать теперь не интересно, — вздыхает Настя Рудакова. — Ты, конечно, прости, Маш, но ты у нас осталась одна незамужняя. И ни одно наше предсказание относительно тебя не сбылось. Сколько раз нам попадался этот король кубков? И где же он?
— Наверняка Маша его отшила, — подсказывает подруге Царек.
Жанна делает глоток вина из бокала на длинной тонкой ножке и кивает.
— Ты все счастье свое профукала, Машунь.
— Это какое? — кривлюсь я. — Сережку из универа? Или Костю с Настиной свадьбы?
— Нет, ну Костя этот настоящий мудак оказался, — говорит Рудакова.
Царек вздыхает.
— Миша с ним больше не общается, если это тебя успокоит. Говорил, что Костя из хорошей семьи и он вообще от него такого не ожидал.
— Мне вообще пофиг. — Тут я даже не вру. — Не он первый, не он…
— Маша, так нельзя! — протестует Жанна. — Надо же уважать себя, в конце концов. Ты достойна самого лучшего мужчины.
— Кого, например? Даниила Соколова?
— Он к тебе тогда заезжал отдать телефон? — спрашивает Царек, и Жанна с Настей тут же развешивают уши. Они ни про какой телефон ничего не слышали. — Кстати, как все прошло?
— Дерьмово прошло.
— Так-так-так! — возмущается Жанна — вино едва не выплескивается из бокала на мой белый ковер. — Это что еще за фокусы?! Почему мы ничего не знаем?
Я развожу руками.
— А тут нечего знать. Соколов подвез меня домой после свадьбы, и я забыла телефон у него в машине.
Про ребенка решаю не рассказывать: Царек, раз общается с Соколовым, и так все знает, а остальным докладывать не обязательно.
— И? — подсказывает Рудакова, подперев лицо ладонями.
Вот что значит женщины нашли свое счастье и теперь цепляются за любые рассказы о чужих отношениях. Дома-то тихая гавань, а у одинокой подруги — обязательно площадка для съемок турецкого сериала.
— И он приехал мне этот телефон вернуть, — злюсь на пустом месте я. — А потом мы поцеловались.
По комнате проносится вздох коллективного удивления.
— Боже, Маша, и ты молчала? — ужасается Жанна.
— Даже мне не сказала? — возмущается Царек.
Настя Рудакова нервно стучит длинными ногтями по деревянному столику.
— Так, девчат, — командует она, — всем спокойно. Дайте Маше закончить.
— А что тут заканчивать? Я послала его в жопу.
— Дура, — не сдерживается Царек.
— Клиническая, — поддакивает Рудакова.
Жанна берет мои руки в свои и смотрит на меня с нескрываемым сочувствием.
— Я на секунду подумала, что ты прозрела.