Фиона надевает наушники и закрывает глаза. Я достаю свою книгу в мягкой обложке. Я открываю ее на странице с закладкой, но не начинаю читать. Солнце ослепительно сияет, выпитый мной бокал Просекко проносится по венам. Я то и дело теряю место, где читала, перечитываю один и тот же абзац. Я бесцельно оглядываю окружающих. Мне нравится наблюдать за людьми. Всегда нравилось. На самом деле мне втайне намного легче наблюдать, чем участвовать. Солнцезащитные очки дают преимущество. Никто не различит, если вы пялитесь на них слишком долго, слишком пристально, пытаясь их прочитать. Это моя привычка. Разгадывать людей. Пытаться решить пазл, кто они и что ими движет. Мне говорили, что это придает мне излишней серьезности. Я просто считаю, что есть люди, у которых попросту лучше получается жить. У них есть талант. Изюминка. Я не одна из них. Я думаю, может, если буду рассмартивать таких людей достаточно долго, я научусь, открою способность быть взрослой, вписываться среди других, может, даже процветать – все это вечно ускользает от меня.
Я не обманывюсь. Оглядываясь, я вижу раздраженных, недовольных родителей, ссорящихся потому, что одного из них достало качать их чадо на качели, пока другой не может оторваться от телефона. Некоторые переругиваются, некоторым нечего сказать друг другу. Семейная жизнь не гарантирует счастья. Господи, я это знаю. Но я также вижу семьи, воплощающие мою цель. Те, что смеются над своим умилительным пухлым малышом, сделавшим что-то обыденное вроде отрывания маргаритки или поглаживания собаки. Те, что передают огромные рожки мороженого в протянутые толстенькие ручки и купаются в лучах ответной улыбки своего ребенка. Я знаю, что мне нужно избавиться от этой привычки. Этого профессионального вуайеризма. Это вредно. Мне нужно участвовать, а не бесконечно топтаться на границе жизни. Если я могла бы позволить себе ходить к психотерапевту, она бы, скорее всего, захотела поговорить о том, что мне нужно встретиться лицом к лицу с моими проблемами с зачатием. Я бы не хотела об этом говорить. Наверное, хорошо, что я не могу позволить себе психотерапевта.
Я вижу его, у него густые и темные волосы. Такие черные, что я думаю, он их красит, потому что я бы дала ему под или немного за сорок, а большинство людей в этом возрасте борются с сединой, верно? На мгновение мое мнение о нем ухудшается из-за этого. Настолько тщеславный мужчина кажется отталкивающим. Но это а) глупо, потому что этот мужчина не просил меня на него глазеть и, скорее всего, его совсем не интересует, что я думаю о его уходе за собой и б) это чрезвычайно лицемерно, сексистски с моей стороны, потому что я сама крашу волосы, всегда это делала. С подросткового возраста, ради веселья и моды. И – примерно последние три месяца – по необходимости. Преждевременно (как мне нравится думать) несколько гадких белых волосков (не седых – прямо таки белых – я настолько впадаю в крайности) неожиданно начали проклевываться по линии роста волос, как грибы в болотистом осеннем поле.
Но у него были черные брови, и волоски на ногах тоже темные, поэтому, может, он и не красит влосы. У него отличный подбородок, сильный, волевой. Он загорелый. Многие лондонские мужчины проводят много времени, горбясь над компьютерами, и это видно. Этот мужчина выглядит, будто проводит значительную часть времени на улице. Этот красивый мужчина всего лишь среднего роста, пять футов десять дюймов, может, одинадцать, но он выглядит особенно сильным и решительным. Он мускулистый, поднимает своих мальчиков и сажает на свои плечи с поразительной легкостью. Обоих мальчиков одновременно, как циркач! Не думаю, что он пытается привлечь внимание, но привлекает. Он притягательный. Я замечаю нескольких женщин, украдкой бросающих на него взгляды, даже тех, кто со своими мужьями и детьми. По виду одному мальчику года два, второму – пять. Они оба похожи на отца. Крепкие, сильные, с легкостью загорающие золотые руки. Они источают мальчишескую энергию и свирепость. У каждого копна темных волос, как у папы, и хотя я недостаточно близко, чтобы точно сказать, я представляю густые длинные ресницы, которые могут создавать ветерок, когда они моргают. Единственное различие между ними это то, что младший ребенок кажется открытым и легким – он много улыбается и смеется – а старший хмурит брови, как отец. Он выглядит серьезным.
Я смотрю на этого очень красивого мужчину и, хоть он мне нравится, и я наслаждаюсь этим, меня так же жалит знакомое, но всегда неприятное чувство. Я завидую его жене. Не то чтобы она была где-то рядом. Он играет с двумя мальчиками один, несомненно давая ей побыть несколько часов наедине. Может, она пошла на маникюр, или пьет Шардоне с подругами. Я представляю, как он говорит: «Давай, дорогая, ты этого заслуживаешь, они с тобой всю неделю. Теперь моя очередь». Я ненавижу его жену. То есть, очевидно не по-настоящему, я же не знаю его жену.