Он их спас. Вот что думает весь город. Питер Нилссон, богатый и обаятельный владелец единственной юридической фирмы в городе, превратил нас из городских отверженных в городскую знать с помощью одной, со вкусом обставленной церемонии с участием мирового судьи в клубе «Эхо-Ридж-лэйк». И может, так и есть на самом деле. Люди больше не сторонятся моей матери, не шепчутся у нее за спиной. Ее приглашают в садовый клуб, в школьные комитеты, на сегодняшний вечер по сбору средств и привлекают к участию во всякой прочей чуши.
Однако это не означает, что я должен его любить.
– Хорошо, что ты вернулся, Малкольм, – добавляет он, и даже кажется, что он искренен.
Мы с мамой уезжали на неделю, навещали родных в нескольких городах Нью-Гэмпшира и напоследок заехали к Деклану. Питер и Кэтрин остались дома. Отчасти из-за его работы, а отчасти потому, что ни один из них не покидает Эхо-Ридж, если в том месте нет обслуживания в номерах и спа.
– Вы обедали с мистером Коутсом, пока нас не было? – резко спрашиваю я.
Питер слегка раздувает ноздри, это единственный признак раздражения, который он вообще демонстрирует.
– Обедал в пятницу. Он все еще налаживает свой бизнес, но в надлежащее время он будет рад поговорить с Декланом. Я продолжу поддерживать с ним связь.
Одно время Бен Коутс был мэром Эхо-Риджа. Потом вышел в отставку и открыл в Берлингтоне фирму по политическому консалтингу. Деклану осталось несколько – ну, ладно, куча – зачетов до получения диплома в своем политехническом колледже, но он все еще надеется получить рекомендацию. Это его единственная за все время просьба к Питеру. Или, скорее, к маме, потому что на самом деле Деклан и Питер не общаются.
Мама улыбается Питеру, и я не настаиваю. Кэтрин выходит вперед и касается ожерелья из перекрученных бус у мамы на шее.
– Как это мило! – восклицает она. – Очень артистично. Такое приятное разнообразие по сравнению со всеми этими жемчугами, которые мы увидим сегодня вечером.
Мамина улыбка тускнеет.
– У меня есть жемчуг, – нервно произносит она, глядя на Питера. – Мне…
– Все в порядке, – быстро говорит он. – Ты прекрасно выглядишь.
Я готов убить Кэтрин. Не буквально, конечно. Но мне все время приходится себе об этом напоминать, учитывая историю нашей семьи. Но я не понимаю ее постоянную потребность поддеть мою маму ехидными замечаниями. Она не разлучала родителей Кэтрин; она третья жена Питера. Мать Кэтрин уехала в Париж с новым мужем задолго до первого свидания мамы и Питера.
И Кэтрин должна знать, что мама переживает из-за сегодняшнего мероприятия. Мы никогда не участвовали в сборе средств для стипендии в честь Лейси Килдафф. Потому в основном, что нас никогда не приглашали.
Или не желали видеть.
Ноздри Питера снова вздрагивают.
– Давайте-ка пойдем. Мы опаздываем.
Он открывает дверь и пропускает нас вперед, одновременно нажимая кнопку на автомобильном брелоке. Двигатель его черного «Рейндж Ровера» на подъездной дорожке заводится, и мы с Кэтрин забираемся на заднее сиденье. Мама устраивается на пассажирском месте впереди и переключает радио со станции «Топ 40», которую Кэтрин любит слушать на полную громкость, на «Национальное общественное радио». Питер садится последним и пристегивается, прежде чем тронуться с места.
Извилистая подъездная дорожка Нилссонов самая длинная часть пути. После нее – несколько быстрых поворотов, и мы в центре Эхо-Риджа. Если можно так выразиться. Ничего особенного тут нет – по обе стороны Манчестер-стрит ряд красных кирпичных домов с белой отделкой, а вдоль них старомодные чугунные фонарные столбы. Здесь всегда мало народу, но особенно пустынно вечером в среду перед началом учебного года. Полгорода все еще на каникулах, а другая половина участвует в сборе средств в культурном центре Эхо-Риджа. Именно здесь происходят все значимые события города, если не в доме Нилссонов.
В нашем доме. Не могу к этому привыкнуть.
Питер производит параллельную парковку на Манчестер-стрит, и мы высаживаемся на тротуар. Мы как раз напротив похоронного бюро О’Нейлла, и Кэтрин вздыхает, когда мы идем мимо бледно-голубого здания в викторианском стиле.
– Очень жаль, что тебя не было на заупокойной службе по мистеру Баумену, – говорит она. – Все прошло очень хорошо. Школьный хор спел «Учителю с любовью», и все расплакались.
У меня сжимается сердце. Мистер Баумен был моим любимым учителем в Эхо-Ридже, самым любимым. Он умел тихо подметить твою сильную сторону и поощрить тебя на ее совершенствование. После отъезда Деклана и бегства отца, когда меня переполняла негативная энергия и некуда было ее приложить, именно он предложил мне заняться ударными. Мне просто нехорошо делается при мысли о том, что кто-то сбил его и оставил умирать посреди дороги.