Такую вот странную небылицу лихорадочно записывал Оборвыш.
ВТОРАЯ:
Когда день заканчивался, когда в голове стало пусто и легко, когда пришло время полюбоваться сделанным, знакомый голос окликнул Оборвыша:
— Эй, мыслитель!
Оборвыш с болью оторвал взгляд от исписанных листов бумаги. Пузырь уверенно шёл к нему, топча башмаками траву, жуя на ходу лепёшку, сплёвывая шелуху вместе с излишками слюны, привычно ухмыляясь, а позади степенно вышагивал топтун, волоча гружёную повозку, и Оборвыш суетливо спрятал творение рук своих. Пузырь остановился рядом.
— Вот это да! — изумился он. — Ты так и не слезал с пня целый день?
— Слезал, — ответил Оборвыш. — За лиственник прятался, когда нужда одолевала.
— А я думал, ты в город идёшь. Наврал мне?
— Я иду в город.
Пузырь оскалился: ему было весело.
— Этак ты всю жизнь будешь идти и не дойдёшь! А я вон успел в деревеньку местную сходить, — он почмокал губами, делая многозначительную паузу. — Удачно сходил, весь товар обменял. Решил возвращаться в город.
— Поздравляю, — сказал Оборвыш.
— Кстати, я топтуна купил, — похвастался Пузырь. — Очень дёшево, опять же повезло. Хороший топтун, послушный.
Животное мирно стояло чуть поодаль. Оно ужинало — обдирало шершавым языком кору с ближайшего дерева. Его бока, покрытые редкими кустиками шерсти, ритмично вздымались и опадали. Животное было уверено в завтрашнем дне — точно так же, как его новый хозяин.
— А что ты тут делал? — хитро спросил Пузырь. — Я заметил, как ты что-то там прятал.
— Я прятал? — удивился Оборвыш. — Зачем, Пузырь? Тебе, наверное, показалось.
Бывший друг возмутился.
— Вот ещё! Ничего не показалось! Я собственными глазами видел, как ты под тощий зад что-то сунул. Давай, показывай, мыслитель, не будь иноверцем!
— Нет! — сказал Оборвыш твёрдо. Тогда Пузырь нежно обнял его, легко приподнял и пересадил на траву. Трава была влажной.
На пне лежала небылица.
— Бумага, — тихо произнёс Пузырь. С благоговейным трепетом взял жалобно зашелестевшие листики. — Настоящая…
Оборвыш медленно поднялся, мрачный, как вечернее небо, и вынул плод своей фантазии из рук бывшего друга. Тот не сопротивлялся — зачарованно смотрел на драгоценный предмет.
— Бумага, — повторил Пузырь, поражённый. — Неужто настоящая?
— Настоящая, — буркнул Оборвыш.
— Откуда она у тебя?
— Нашёл, — он аккуратно сложил рукопись в заплечник.
— Ты знаешь, сколько она стоит?
— Знаю.
Пузырь долго молчал. В глазах его мерцала зависть.
— А зачем ты её исчиркал?
Оборвыш криво улыбнулся. Лёгкое раздражение, на миг посетившее сознание, быстро отступало.
— Писал, — объяснил он. — Записывал небылицу.
— Писа-ал? — протянул Пузырь. И чуть не выронил лепёшку от изумления. — Ты умеешь писать?
— Да.
— Как жрец, что ли?
— Это не запрещено.
— Ну, мыслитель… — Пузырь не знал, что и сказать, какое ругательство найти. — Где обучился-то?
— На пнях.
— Понятно… От нечего делать.
— Да, ты прав, — Оборвыш зевнул, потянулся, неторопливо надел заплечник и, не оглядываясь, пошёл вглубь леса.
— Эй, погоди! — окликнул его Пузырь. Он остановился. — Ты куда? Давай, вместе заночуем!
— Я подумал, что ты захочешь ужинать в одиночестве.
Пузырь добродушно посмеялся.
— Ничего, поделюсь с тобой. Земляк как-никак. Интересно ведь, второй раз встречаемся сегодня!
Оборвыш вернулся, улыбаясь. Он вдруг ощутил радость оттого, что Пузырю, оказывается, небезразлично его общество. Точнее, не очень безразлично. Конечно, друг детства нынче стал толстым, самоуверенным, испорченным дорогой перекупщиком, но всё-таки это был он. И пусть Пузырь покинул деревню в качестве «бывшего друга», пусть их тогдашняя ссора оставила в памяти гнусный след, всё-таки это был он.
— Ладно, — согласился Оборвыш, — давай заночуем вместе.
Темнело очень быстро. Небесная твердь на глазах угасала. Мрак опускался на лес неотвратимо, заставляя путников торопиться.
— Смотри, — сказал Пузырь. — Присоска ползёт. — Скривившись, он наступил на мерзкую тварь башмаком. Раздался хруст, из-под ноги брызнуло. — Вот гадость! Уже напилась где-то крови.
— Сейчас повылазят, — пообещал Оборвыш. — Проклятье нашего мира… — он собрался было порассуждать немного, развивая эту мысль, но Пузырь оборвал его:
— Подбери место. Наверху и поговорим.
— Хорошо, — сказал Оборвыш, послушно задрал голову и принялся разглядывать кроны ближайших деревьев.
Пузырь подошёл к повозке. Топтун уже нетерпеливо переступал лапами и беспокойно озирался. Пузырь ласково потрепал его мохнатую мордочку, почесал между ушами, и тот радостно зафыркал. Потом распряг животное. Ощутив свободу, топтун совершил дикий прыжок, звонко пискнул, галопом обежал вокруг пня, а затем, успокоившись, принялся быстро карабкаться на дерево — то самое, кору которого только что обдирал. Пузырь с гордостью смотрел, как ловко он цепляется за ствол сильными когтистыми лапами. Да, хорошая была покупка.
— Мне кажется, вот этот лиственник подойдёт лучше всего, — предложил Оборвыш, указывая рукой.
— Мне всё равно, — отозвался Пузырь. — Он подкатил повозку к выбранному Оборвышем месту ночлега и добавил со смешком. — Представляешь, никак не могу привыкнуть в лесу ночевать. Боюсь, что пока сплю, товар украдут. Хотя какой же ненормальный решится ночью бродить, когда внизу присоски кишат.
Он достал из-под мешков с товаром плетёную постель, забрался на повозку, обхватил ствол дерева руками и, громко пыхтя, полез наверх. Оборвыш последовал за ним. Его постель, свёрнутая в тугой комок, лежала в заплечнике. В последний момент невесть откуда взявшаяся присоска попыталась схватить Оборвыша за ногу, но тот успел отшвырнуть её в сторону.
Бывшие друзья устроились на ветках, крепко-накрепко привязали постели, повисли совсем близко друг от друга. Причём Пузырь закончил раньше и помог Оборвышу: конечно, опыт у него был куда богаче. Уже окончательно стемнело. День закончился.
— Ну вот, — сказал Пузырь, — теперь можно спокойно поужинать.
Как оказалось, истинный клад скрывался у Пузыря в мешочке на поясе. Под музыку сладострастных вздохов, бурчаний, причмокиваний был извлечён запас лепёшек и целая кожанка подслащенного древесного сока.
— Бери, — щедро предложил Пузырь. — Пей, ешь.
— Спасибо, — пробормотал Оборвыш. — Мне хватит одной.
Он взял лепёшку, откусил, хлебнул из протянутой кожанки и понял, что день прошёл не зря. Небылица придумана. Небылица написана. Небылица надёжно уложена в заплечник, рядом с нетронутой бумагой и чернилами, бок о бок с остальными рукописями. Ещё одна пленница безропотно вошла в душную клетку. Там, в грубом мешке, покоилась гордость Оборвыша, смысл его, жизнь его — весь он там поместился, от башмаков до мыслей. И новая небылица добавила чуть-чуть тяжести спрятанным за спиной сокровищам. Она легла мёртвым грузом, заснула вечным сном, но это не страшно: придёт время, и она оживёт, проснётся, выйдет из темницы, вообще — все пленницы грязного заплечника, все до единой покинут тюремную клетку, разлетятся по миру, засверкают ярче полуденного сияния — так будет не скоро, но так будет, Оборвыш это знает, Оборвыш в этом уверен, ради этого он и ступил на дорогу, ради этого и начал стаптывать башмаки… Он с удовольствием доел лепёшку и в последний раз глотнул из кожанки древесного сока.