Лекси закусила губу до крови. Это было последним ударом.
— Лекси!
Она быстро распрямилась и постаралась спрятать свои эмоции под маской равнодушия. Полог поднялся, и Майлз вошел в палатку.
— Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно. Но не нужно оставаться здесь вдвоем. Что подумают эти люди?
Его лицо потемнело.
— Тебя это заботит?
— А тебя?
— По правде — нет. Что-нибудь случилось?
— Да. К тебе вернулась память? Он замешкался с ответом.
— Майлз, я слышала весь ваш разговор.
— Знаешь, я собирался тебе рассказать, как только ты проснешься.
— А когда ты почувствовал это?
— Вчера утром.
Вчера утром? Еще до того, как мы занимались любовью? -
поразилась она. До того, как между нами произошло нечто серьезное? Зачем же он скрыл это от меня? Зачем?
Майлз шагнул к ней.
— Лекси…
Она отпрянула, избегая его прикосновений.
— Нет, пожалуйста, я выйду, Роджер и Джек ждут.
— Мы должны поговорить.
Злости она не чувствовала, она просто не знала, как реагировать на то, что ее одурачили. Она не могла смотреть Майлзу в глаза, боясь увидеть в них правду.
Он теперь снова стал тем Майлзом Лайтоном, с которым она познакомилась на яхте. Она твердо это знала, хотя он и стоял перед ней, пристально глядя на нее.
— Посмотри мне в глаза, Лекси! — Он приблизился и попытался обнять ее.
Но она отстранилась и, отодвинув полог, вышла из палатки, зная, что Майлз следует за ней.
Оба пилота были смущены, и Лекси прочла на их лицах, что они понимают всю пикантность ситуации.
Они такие подтянутые, свежие, а я похожа на драную кошку, даже не мылась сегодня…
Лекси была близка к обмороку от пережитого унижения, щеки ее пылали, и она не могла поднять глаза.
Кто-то откашлялся, прохрустел песок под подошвами…
— Вы готовы, мистер Лайтон?
— Да, мы готовы, — заявил Майлз.
Она бросила беглый, несмелый взгляд на Майлза: он выглядит похудевшим и усталым и нет ничего сексуального в его заросшем черной бородой лице. А я наверняка еще хуже. Пелена спала с ее глаз. Господи, вот в каком раю мы жили!
В вертолете Майлз сел напротив Джека. Роджер — на заднее сиденье рядом с Лекси. Лекси забилась в угол и смотрела в окно. Подальше от Роджера! От него пахнет чистотой и свежестью, а я не видела мыла целую неделю…
Какой же дурочкой я была! Могла забеременеть. Как легко Майлз заполучил меня! Как все это глупо, глупо…
Мужчины переговаривались приглушенными голосами, всем было не по себе. Вертолет уже летел над морем. Лекси заметила, что рядом с их островом расположен еще один, но не успела ничего спросить, как он уже остался позади. Разговор совсем затих.
Все молчали.
Полет продолжался целую вечность. Но вот показался еще один остров, и по оживлению мужчин Лекси поняла, что они подлетают к Тьерра-дель-Эн-суэньо, владению Майлза.
Вот причал, лодки, строения. Лекси увидела традиционную ухоженную лужайку и белое здание под черепичной крышей, из которого выбегали люди. Марси Имерсон, без сомнения, среди них.
Вертолет приземлился. Лекси помогли выйти. Какие-то люди приветствовали ее, все до одного знакомые Майлза. Она почувствовала его настойчивый взгляд, но не обернулась.
Марси подбежала к Майлзу и обхватила его за шею.
— Ох, Майлз, я так переживала!
Лекси отвернулась и спросила женщину, стоящую рядом:
— Мой отец здесь?
— Да, здесь. Ждет не дождется.
— Спасибо.
Лекси пересекла красивую лужайку и вошла в дом. Великолепие обстановки поразило ее, и она застыла как вкопанная на мраморном полу холла, боясь пошевелиться.
— Лекси, это ты?
— Папа! — Оледеневшая кровь вдруг побежала по жилам, и Лекси устремилась туда, откуда доносился голос отца.
Он лежал на массивном диване, больная нога покоилась на подушках. Лекси опустилась на колени возле него, и они обнялись.
— Папа!
— Ты здесь, неужели ты здесь?!
И они залились слезами. Они смотрели друг на друга и не могли наглядеться. Опять обнимались и снова плакали.
— Дай мне налюбоваться на тебя. — Конрад слегка отстранил ее, чтобы рассмотреть получше. Потом ухмыльнулся и покачал головой: — Ну и ну! Настоящий негатив.
— Выгляжу ужасно?
— Ты загорела и стала еще лучше, чем была, моя дорогая. Ты очень красивая. А для меня, старика, лучше всех на свете.
Лекси заметила в его взгляде страдание; оно просматривалось сквозь радостное возбуждение.
— Ты, наверно, обезумел от горя. Я-то знаю! Я сама больше всего беспокоилась о тебе, папа. Как ты очутился здесь?