А потом нам пришла в голову мысль соорудить хижину. Собственно, строил хижину я, Марина лишь украшала ее цветами и птичьими перьями. Зато циновку из прутьев мы плели вместе. Каждый на следующую ночь продолжал начатый узор. В самой середине циновки должны были переплестись наши имена. И тут неожиданно для самого себя я «вышил» довольно глупую фразу: «Люблю тебя» с доброй дюжиной восклицательных знаков.
С замиранием сердца я ждал ответа. И он пришел, но был для меня весьма неожиданным. К тому времени я поступил в институт и там познакомился с одной девушкой, которая всячески старалась заманить меня к себе домой. И вот однажды, когда я завтракал, мне вручили телеграмму. Я прочел ее… и опрометью выбежал из комнаты. Мать с отцом что-то кричали вслед, но я даже не обернулся.
Когда, едва переводя дух, я прибежал на станцию, поезд уже прибыл. Из окошка высунулась головка с копной золотистых волос.
— Хорошо, что ты пришел. Мне хотелось тебя повидать. И вот я решила дать тебе телеграмму, — сказала Марина.
Она вынула из сумочки зеркальце и принялась красить губы.
— Как ты потолстел! — воскликнула она. — Мой милый, тебе следует сесть на диету. Как можно так опуститься!
За ее спиной появился мужчина в одной рубашке, без пиджака. Зевая, он подошел к окну.
— С кем это ты беседуешь, Марина? — спросил он.
— Со своим другом, Томеро. Очень хорошим другом. У нас с ним даже есть общая тайна и не вздумай допытываться, все равно не скажу. Но, господи, до чего же ты стал большой и толстый! Как, по-твоему, Томеро, на кого он похож?
— На гиппопотама?
— Ну, это уж чересчур!
Она засмеялась. А затем положила в сумочку губную помаду и зеркальце и водрузила на нос огромные, круглые очки, отчего ее лицо сразу неузнаваемо изменилось.
— Мы решили провести свой медовый месяц в Таормине, — объяснил Томеро, зевнув раза три кряду. — Вы никогда не были в Таормине? Лучшего местечка для молодоженов не найти. Поезжайте и сами убедитесь, что я прав.
Поезд тронулся. Я стоял на перроне, а из открытого окошка доносился голос Марины:
— Ты все-таки подумай о диете. А то смотри, какой у тебя живот! — Марина произнесла эти слова с таким видом, словно от них зависела вся моя жизнь. — Знаешь, я очень разочарована, — продолжала она. — Никогда бы не подумала, что ты можешь так растолстеть! Ты и в самом деле стал… как гиппопотам.
Поезд набрал скорость в скрылся вдали.
С той поры многое изменилось в моей и ее судьбе. Но зеленым камнем мы продолжали обмениваться по-прежнему, правда, теперь не так регулярно, как раньше. Посылки прибывали ко мне из разных стран. Часто я не знал, куда посылать волшебный камень, пока не прибывала открытка с очередным адресом. Как-то мне довелось прочитать в газетах, что Марина снимается в кино. Играла она и в театре, но без особого успеха. Ее брак оказался неудачным и длился очень недолго.
Что до меня, то я продолжал ночные путешествия на озеро. Теперь больше чем когда-либо я ощущал этот мир «своим» и даже пытался навсегда остаться в нем, цеплялся за кусты, за камни. Но неумолимая сила тянула меня назад, в тюрьму, ворота которой, едва я просыпался, мгновенно открывались и поглощали меня.
Когда-нибудь мы научимся свободно летать, где нам хочется. Но куда бы меня ни забросило, я всегда вернусь. на озеро Кумран и буду плавать в его мерцающих водах, слушать тишину, греться в лучах крохотного солнца.
Шли годы. Я женился. У меня появились дети. Но что изменилось в моей судьбе? Этот мир, где люди только делают вид, будто им живется чудесно, мир вульгарной наживы и нелепых правил поведения, мир, паутиной склеивший крылья бабочки-мечты, стал для меня слишком тяжелым, давящим. Я едва живу в нем, и даже дышать мне становится все труднее. Сердце устало, оно вот-вот остановится, и я его понимаю. Разве может человек, даже согнувшись в три погибели, выдержать столь тяжкую моральную нагрузку? Вот мы и волочим при ходьбе ноги, и каждый шаг стоит нам неимоверных усилий.
А там, на озере Кумран, все по-другому. Там я неутомим и даже находчив. Я своими руками построил настоящую парусную лодку с мачтой, научился с легкостью взбираться на крутые скалы и деревья. Я великолепно плаваю, часто хожу на охоту либо на рыбную ловлю и чувствую себя необычайно сильным, способным преодолеть любые препятствия. Это единственная моя радость. В этом мире я не старею. Больше того, моя отвага и энтузиазм крепнут буквально с каждым днем.
Постепенно я научился прилетать на озеро и днем. Когда я, к примеру, еду в трамвае, или нахожусь на службе, или в дурно пахнущем зале дешевого кинематографа и меня начинает мутить, достаточно мне нащупать в кармане круглый камень, закрыть глаза, сосредоточиться, и сразу исчезают запахи, теснота, нелепые лица соседей. И вот уже я свободен, снова в своем любимом краю.
Увы, однажды жена заметила мое странное, полуобморочное состояние. Женщины — существа впечатлительные. Она перепугалась, вызвала врача, и меня чуть не увезли в больницу. Я понял, что дневные «полеты» на озеро слишком рискованны, и снова стал путешествовать лишь по ночам. Как-то утром я открыл газету, и мне бросилась в глаза фотография Марины. Она приехала в наш город на съемки.
Выяснив, в какой гостинице она остановилась, я позвонил ей.
— А, это ты? — Я сразу узнал ее по голосу. — Прости, милый, но у меня нет ни одной свободной минуты. Спешу на прием.
— Вот как!
— Да, там будут журналисты, фоторепортеры. Ничего не поделаешь — новый фильм. Режиссер очень талантливый человек. Настоящий интеллектуал. Представляешь себе, он даже с высшим образованием. А ты?
— У меня нет высшего образования.
— Неужели! Что же ты делаешь?
— Служу. Работаю в архиве. Это меня вполне устраивает — к счастью, почти не приходится встречаться с людьми..
— А я люблю бывать на людях. Лишь когда вокруг меня толпа поклонников, я чувствую себя живой, полной сил. Тебя это удивляет?
— Мне хотелось бы тебя повидать.
— Но у меня в самом деле нет времени. Да и зачем? Пусть все останется, как было.
— Всего на каких-нибудь полчаса, Марина. Ведь мы так давно не виделись. Хочешь, я приду к тебе и мы немного поболтаем?
— Меня ждут. Я и так опаздываю. Я должна была приехать ровно в пять.
Об этом приеме я уже знал из газет. Знал, что он состоится в роскошной гостинице на одной из центральных улиц города.
Я надел свой лучший костюм и отправился в гостиницу. Костюм был сшит еще до свадьбы, он ужасно жал мне под мышками и попахивал нафталином. Затертый в толпе гостей, я чувствовал себя прескверно.
Марина отвечала на вопросы журналистов. Рядом с ней стоял режиссер с женой. Неприятная пара: она — толстая, кургузая, в безвкусном костюме и огромных очках, он — долговязый, худой, с прыщавым невыразительным лицом. Режиссер поминутно громко хохотал, демонстрируя гнилые зубы.
Марина выглядела значительно моложе своих лет, во многом благодаря косметике. Но на меня такое обилие грима в сочетании с неестественно рыжими волосами произвело неприятное впечатление.
Она заметила меня, и между нами произошел немой разговор. Она надула щеки, давая этим понять, что я слишком толст, я в свою очередь показал на ее подмалеванные глаза и скорчил брезгливую гримасу. Потом приложил руку к щекам: это должно было обозначать, что ее щеки слишком запали, отчего резко обозначились скулы.
Она протянула мне свою морщинистую синеватую руку, которая сразу утонула в моей огромной, потной ладони.
— Ты бы хоть сел.
Я заметил неподалеку от нас троих мужчин, неотрывно смотревших в нашу сторону. Но глядели они, понятно, не на меня. Они вздыхали, переступали с ноги на ногу и не могли отвести глаз от голых, напудренных плеч Марины. Время от времени они менялись местами, неизменно сопровождая свои движения глубокими вздохами.
— Скоро меня увезут, — предупредила Марина. — Я даже не смогу поговорить с тобой. Скажи, что тебе нужно, и расстанемся.