Комендаторе Дзиппи выбрал этот момент, чтобы упасть в обморок — слишком много переживаний выпало на его долю за один день.
Мы вместе склонились над беднягой и принялись приводить его в чувство.
Продавец «лунных камней», который, судя по всему, был добрым малым, объяснил мне:
— Клянусь, я только хотел пошутить. Ну, как можно поверить первому встречному, предлагающему вам кусок Луны? А потом я понял, что комендаторе клюнул на приманку. И тогда… Но что за странный человек. Ни разу в жизни не встречал такого… наивного комендаторе.
— Видите ли, — сказал я, — мой друг Дзиппи вовсе не комендаторе. Просто его так прозвали из-за внушительных размеров. Ну, а ему это понравилось. Человек слаб.
— А, значит, он тоже не прочь провести ближнего, продать ему Луну! Что ж, вот вам деньги. Тут не хватает всего тысячи лир, которые я потратил на обед.
Мне не оставалось ничего другого, как пригласить обоих на ужин.
ПОСЛЕСЛОВИЕ Беглецы из страны повседневность
У Альберто Моравиа есть рассказ, который называется «Все как на витрине». Он интересен тем, что, несмотря на всю свою безусловную реалистичность, читается как фантастический. Столь чудовищной и безысходной предстает перед нами простая, внешне отнюдь не драматическая повседневность. Уродливая повседневность капиталистического города.
Героиня рассказа, красивая молодая женщина, в один далеко не прекрасный день обнаруживает, что живет выдуманной рекламной жизнью. Без свободы воли, без инициативы, без собственного «я».«…Это была цветная реклама известной марки сигарет. На ней была изображена семья из четырех человек: отец, мать и двое детей — девочка с мальчиком. Отец очень походил на моего мужа, мать на меня, а дети на моих детей: те же позы, то же выражение лица, и, как это ни невероятно, портретное сходство. Если не считать некоторых мелочей, одежда и обстановка тоже были одинаковые. И наконец, еще одна жестокая деталь: мы с мужем курили те самые сигареты, которые рекламировала картинка».
Так молодая итальянка пришла к страшной мысли, что ее жизненный путь, что бы она ни делала, всегда будет чьей-то копией. И выхода из этого внешне обыденного, но в основе своей жуткого заколдованного круга нет, ибо основа эта-общество потребления. Героине только кажется, что она сумеет выскользнуть из этого круговорота «чужой» жизни.
«— Я пока придумала только один выход, — говорит она мужу. — Гипнотические средства, успокоительные таблетки, препараты от бессонницы. Чтобы спать, спать, спать…
— Ты говоришь «спать». А ну-ка подними голову. Взгляни туда. Выше, выше, вон на тот щит с рекламой снотворного!»
Впечатляющий финал, что и говорить…
Вы только что прочитали третий сборник научно-фантастических рассказов прогрессивных итальянских писателей. Здесь вы встретили имена, знакомые уже по сборникам «Луна двадцати рук» и «Бандагал». Но время не стоит на месте, и фантасты ощущают это прежде всех и острее всех. Эта книга не похожа на предыдущие. Пронизывающая ее стержневая идея очень близка к реалистическому рассказу Моравиа и, видимо, отражает определенную эволюцию современной итальянской литературы. А быть может, и европейского искусства в целом. Его прогрессивной части, разумеется.
Хотя фантастика весьма многообразна, ей присущи традиционные идеи, сюжеты, проходные темы. Но и они подвержены эволюции, и бывает небезынтересно проследить за той удивительной трансформацией, которую подчас претерпевает фантастическая идея в произведениях самых разных писателей.
Очень любопытно, например, обыгрывает пресловутый «парадокс близнецов» Марко Дилиберто в рассказе «Братья-близнецы». Головокружительные гонки во времени всякий раз ставят перед нами задачу, требующую мгновенного решения. Это сродни запутанному детективу, где, что бы ни говорили критики, главное — логическая задача, «приключения» мысли. Фантастика в этом отношении неизмеримо богаче детектива. Она может вдруг обернуться задачей-ловушкой и выдать решение, хотя и вполне логичное, но вместе с тем совершенно неожиданное. Примером тому служит другой рассказ Дилиберто «Страсть к рыбной ловле». Здесь также имеют место прыжки из прошлого в будущее и обратно, но закономерная и вместе с тем очень нетривиальная развязка лишний раз демонстрирует неисчерпаемость темы. Превратив своего удильщика в реке времени в заурядного рыболова, кстати виртуозного, писатель как бы идет от логики характера. Едва мы успеваем по достоинству оценить этот окрашенный юмором ход, как автор одной заключительной фразой переворачивает все с ног на голову, ибо эта фраза возвращает нас от конца к началу. Так неожиданность становится неожиданностью вдвойне.
Лицо Альдани (рассказ «Пытливые»), напротив, постепенно подводит читателя к развязке, заставляет его ощутить предчувствие неотвратимой ее неизбежности.
Все это весьма любопытная игра ума, логические построения, где из случайных ошибок или же совпадений создаются острые ситуации. Порой такая игра поражает нас нежданной новизной, хотя зачастую она не выходит за рамки традиции. Так, вполне традиционный вариант «космической оперы» демонстрирует перед нами Джордано Питт в рассказе «Возвращение Реда Спида». Здесь и чудовищная плазма-диверсант, и невероятные превращения героев, и неизбежный «хэппи энд» (если, конечно, сбросить со счетов перерождение капитана Спида в некое ящероподобное существо).
Но не эти произведения характерны для сегодняшней итальянской фантастики, не они доминируют в сборнике «Двое на озере Кумран». Не они составляют ту стержневую идею, которая заставила меня назвать это послесловие «Беглецы из страны Повседневность».
Что же это за фантастическая страна? Какие плевелы взрастила она на земле своей? Какие больные цветы распустились на ее пустырях? Такого названия нет на географической карте, но страна эта недолго будет для нас загадкой, ибо мы ее знаем. Это капиталистическое общество потребителей, чьи неумолимые экономические законы ведут к подавлению человеческой индивидуальности, к превращению людей в роботов «постиндустриальной» капиталистической эры.
Толпы оборванцев-хиппи запрудили улицы слепых и сытых городов этой страны. Скользкие, раздувшиеся рыбы всплыли в ее отравленных водоемах. Ветер гонит по ее ночным автострадам обрывки газет и журналов, и многокрасочный унылый секс корчится в мертвом люминесцентном свете. Кончились идиллические времена. Не отдохновение от трудов несет с собой мирным жителям ночь. Под снегопадом наркотиков утопает хрупкий мостик над рекой безумия, разделившей вчера и завтра потребительской повседневности. Красная, обагренная неоном и пожарами ночь… На одном берегу горят по обочинам автомобили годаровского «Уик-энда». На другом, где простирается пустыня Мохаве, взрывается в дыме и пламени фешенебельная вилла, и восстает из обломков, и вновь взлетает на воздух в заключительной сцене «Забриски-Пойнт» Микельанджело Антониони. Огненный финал, подобный библейскому Мене-Текел-Фарес обреченного Вавилона. Чтобы больше покупать, надо больше работать. Проклятие потребительского благосостояния. Нестерпимое, как проклятие нищеты. Нищета убивает тело, жизнь в рассрочку — душу. Грустная ирония. Фарс-гиньоль капиталистического просперити.
Гульельмо из рассказа Эрманно Либенци «Человек, ставший роботом» трудится по восемь часов в день. У него пятидневная неделя. Как и у любого из ныне живущих римлян, миланцев или флорентийцев, чьи интересы охраняют профсоюзы и соглашения о труде. Есть, впрочем, одна, казалось бы незначительная, разница. Микроскопическая гиперболизация, которая делает рассказ фантастическим. На сегодня…
Гульельмо окружен роботами. Они выполняют всю квалифицированную работу на заводе, а он лишь сметает пластикатовую стружку в ведро. Даже директор фирмы — железный ящик с прорезями и лампочками. Впрочем, это мало что меняет. Диалог, который Гульельмо ведет с синьором СЕ Бета-261 по поводу прибавки жалованья, стереотип чистейшей воды. Даже в нюансах. Машинная специфика СЕ Бета-261, его, если можно так сказать, электронная индивидуальность, проявляется лишь в точности подсчетов, в их головокружительной быстроте. Именно это и придает рассказу Эрманно Либенци столь важную для фантастики окраску достоверности. Полная взаимозаменяемость человека-хозяина и машины-хозяина как бы олицетворяет ту отчужденность, которую в свое время подметил в капитализме Маркс. Эта отчужденность, эта машинная обезличка, подобно чудовищной мясорубке, втягивает в свое чрево все общество.