— Синеволино!.. Я слушаю…
Говорил зоотехник. Он почему-то очень сердился и натужно кричал:
— Ильюшина!.. Где вы там все пропали?! Ни главного ветеринара, ни тебя — никого не найдешь… Я уже звонил. Что?.. Бросай все дела — это приказ директора! — и мчись в ветеринарную лечебницу. Скажи, что у нас эм-кар-р. Что? Эм-кар, говорю. Передаю по буквам. Записывай. Электричество. Мирон. Кирилл. Афанасий. Роман… Эм-кар. Ясно?.. Так вот, скажи — нужна сыворотка и формолвакцина… Там знают. Запиши. Сыворотка и формол-вак-ци-на… К вечеру будь дома… Не сможешь? Хоть пешком, но сегодня же доставь. Ясно? Давай действуй. Одна нога там, вторая здесь. Если не сделаешь — без ножа зарежешь.
В трубке что-то щелкнуло, замерло и звонким колокольцем рассыпался смех. По-домашнему теплым голосом женщина сказала: «Хорошо. Убедил. Приходи!..»
Мария тихо повесила трубку.
Ветеринарная лечебница стояла на самом взгорье — бревенчатое здание с порыжевшим и запыленным толем на крыше.
Мария прошла через двор, увидела створчатые двери и резко потянула железную скобу на себя.
В просторном помещении, остро пахнувшем карболкой, было пусто. В боковой стене оказалась еще дверь, покрытая охрой. Мария открыла ее и почувствовала сразу уютное тепло печи.
Мужчина, сидящий за небольшим конторским столом, не поднял головы.
— Мне нужно видеть главного ветеринара, — сказала Мария, глядя на его сивый ежик волос.
Мужчина словно не слышал. Мария ждала. Из умывальника звонко падали капли. Наконец он поднял голову, нетерпеливо спросил:
— Так в чем дело? Я вас слушаю…
Мария увидела, что брови у главного ветеринара странные — топорщатся черные кустообразные пучки волос. Высоко вскинутые, они делали лицо его удивленно-ошарашенным.
Выслушав Марию, он сердито пошевелил бровями, искоса, недоверчиво посмотрел на нее и как-то жестко воскликнул:
— Эмкар-р! — и в этом «кар-р» Марии послышалось нечто зловещее. — А вы не ошибаетесь, гражданочка?
Она молча подала ему бумажку. Он долго сидел за столом, вчитываясь в наскоро записанные ею три слова, наконец, протянул:
— Да-а, действительно эмфизематозный карбункул, — и вдруг сердито вспыхнул: — Да где же вы раньше-то были?..
— Я?.. В райисполкоме, — ответила Мария.
Он вскинул глаза, с изумлением посмотрел на нее и досадливо отмахнулся:
— Не о вас, гражданочка, речь. Я говорю: где были раньше ваши синеволинские ветеринары и прочая там братия?.. Времени-то, наверно, прошло немало, а вы — эх-ма! — за шестьдесят километров, — главный ветеринар не на шутку сердился. Его плохо выбритые щеки порозовели, он стоял уже рядом с Марией и больно упирался сухим пальцем в ее плечо: — Да вы знаете, что такое эмкар? Это — пожар! Это… ну, если, например, на сие почтенное заведение вылить пару бочек бензина и бросить горящую спичку, то попробуйте, зазевавшись, потушить… Вот и эмкар: вспыхнул и — баста! — нет скотинушки!..
Он прошел в соседнюю комнату и быстро вышел оттуда, прижимая к груди большие круглые флаконы, залитые сургучом, тряхнул одним, взбалтывая бурую жидкость, и сказал властно:
— Вот! Я вам даю сыворотку и формолвакцину. И, уважаемая, извольте не позднее ночи быть дома. А лучше всего — к вечеру. Иначе — хана! Хана и вам и скоту!..
Значит пропала встреча с мужем. Опять надо будет врать Никитке. Мария с трудом втолкала флаконы в сумку и осторожно потянула за ручки: сумка получилась увесистой. Главный ветеринар громко говорил по телефону и торопил какого-то Чеснокова. Брови его сердито топорщились и, когда он повышал голос, на длинной жилистой шее взбухали вены. Бросил трубку, шумно выдохнул воздух, словно сбросил тяжесть, хлопнул ладонью по столу:
— Оставайтесь. Ждите машину. Довезут до совхоза. А я пошел.
Надел залоснившийся плащ и, ссутулив угловатые плечи, ушел.
И вот Мария ждет машину, а ее все нет. За это время успела бы сбегать в раймаг, заглянуть на элеватор. Но уйти нельзя. А вдруг муж опередит: войдет в дом без нее. Думалось встретиться как бы случайно. В доме труднее разговаривать…
Она сидит у окна на высокой и узкой скамье. Над самым ухом усыпляюще, без передыха вызванивает тонкое стекло. Ознобно бьется пожелтевшая полоска газеты, оставшаяся от прошлогодней оклейки окон. Хочется спать: под вспухшими веками ощущение горячего песка, видимо, простудилась на грузовике.
Скорее бы пришла машина. Падают капли из умывальника. Она считает до десяти, двадцати, до ста и устает… И что за напасть с коровами? Она тоже хороша: все только собирается взять шефство над красным уголком животноводческой фермы… В комнате тишина, сюда никто не заходит. Только утомительный, настораживающий звон тяжелых капель. И почему не отремонтируют умывальник?