— А вы все хлопочете?
— Что мне. Верчусь вот с утра, прости меня, грешную, как бес в рукомойнике. А ты уж не захворал ли — темно под глазами?
Сазонову не хотелось ничего объяснять. На какую-то минуту показалось, что в горле першило, голос осел, а тело странно потягивало. Он прокашлялся.
— Ерунда, просто не выспался.
— Жениться тебе, байбаку, надо, — сказала Марфа Никитична. — Свой род на земле каждый должен оставить. А так что? — пустоцвет ты, Сергей… — старуха произнесла это таким тоном, будто всерьез болела за продолжение рода человеческого.
— Женюсь, Марфа Никитична, — Сазонов загадочно посмотрел на нее: — Вот возьму и прямо сегодня женюсь.
Марфа Никитична подумала: женится Сергей Сазонов, получит казенную квартиру, и опять она останется одна. Ей вдруг стало грустно: жениться — это хорошо, а вот насчет рода, наверное, она сболтнула лишнее. Громыхнула кастрюлей и строго сказала:
— А мне что? Возьмешь с ветру, так и будешь каяться. Люди-то годами знают друг друга, прежде чем женятся, и то маются. Клад да жена, говорят, на счастливого. — Она поджала губы и круто переменила разговор: — Ну, что тебе, кофию, что ли, сварить? Заодно мне тут греметь ухватами-то.
— Да у вас и ухватов-то нет, — рассмеялся Сазонов.
— Та и беда, что нет ни ухвата, ни самовара. Чайку от души не попьешь.
Старуха окончательно рассердилась. Сазонов взял бритву, пощелкал ею по ремню и, пробуя острие, осторожно прикоснулся лезвием к волосам на затылке. Нагибаясь над маленьким зеркалом, в котором отражались щека да скошенный глаз, осторожничал: сегодня он опасался пореза. Бритва слегка звенела, оставляла щекочущую легкость на коже.
— Ты, никак, пировать нынче собрался?
— Это почему?
— В голбец лазила, так видела под лестницей…
— Да нет. Подруга должна заглянуть.
Марфа Никитична посмотрела искоса:
— Подруга. Не очень-то подружкам поддавайся. Они стали вострыми: враз окрутят — не заметишь. А потом кусай локоть. Ты лучше жену ищи. Жену!..
— Как-нибудь! — успокоил Марфу Никитичну Сазонов и стал тщательно добриваться.
Хозяйка, отзвенев посудой, ушла в магазины, а Сазонов, надев пижаму, с опаской разглядывал до шелкового блеска доношенные брюки. Ломкая стрелка не заутюживалась: сразу после утюга брюки опять начинали пухнуть на коленях, и Сазонов с поздней расчетливостью холостяка стал относиться к ним с особой осторожностью.
Он тщательно обрезал бахрому обившейся щетинки, включил утюг, грустно раздумывая, что брюки почему-то изнашиваются удивительно быстро и вот опять надо покупать новые. Услышав громкий незнакомый стук в дверь, вздрогнул: «Приехала!..» и, забыв, что брюки в руках, бросился открывать дверь.
У порога стояла невысокого роста улыбающаяся женщина в бордовом пальто, с такой туго перехваченной ремешком талией, что, наверное, ей трудно дышалось. Она смотрела на Сазонова, слегка откинув голову. Светлые глаза с четко темнеющим ободком сухо мерцали и щурились, собирая мелкую сетку морщинок.
Сазонов растерялся: настолько эта чужая, стоящая у порога женщина не была похожа на прежнюю Катю. Не спуская мерцающих глаз с Сазонова, она чуть нагнулась и поставила на пол небольшой коричневый чемоданчик, одновременно протягивая навстречу левую руку ладонью книзу, как протягивают обычно дети, здороваясь со взрослыми.
— Сергей! — растянула она сочным и громким голосом, быстро выпрямляясь и выкидывая к нему вторую руку, также ладонью книзу. — Да это действительно ты!
Он смешался, не зная, куда девать свои дурацкие брюки, и, чувствуя, что начинает густо краснеть, неловко перекинул их через плечо и порывисто потянулся к ее рукам. Катерина увидела его широко раскрытые от изумления глаза, растерянную, радостную улыбку и легко рассмеялась:
— Вот так встреча! Пропускай, заждавшийся…
Блеснула влажными зубами и, опахнув сладким запахом духов, прошла в прихожую.
— Я прямо с вокзала. Дай мне умыться, а уж потом мы друг на друга насмотримся.
Сазонов суетливо помог снять пальто. Она оправила капроновую кофточку, одернула юбку, под которой было тесно бедрам, и прошла в кухню. Он спустился по лестнице в погреб, думая по дороге, что Катя осталась прежней: все такой же уверенной, оживленной и немного шумной.
Она долго плескалась под звонкой струей и внесла в комнату тонкий запах туалетного мыла, взволнованность и какую-то праздничность.
Сазонов скатал в рулон чертеж релейной мачты: бутылка с коньяком, задетая бумагой, покачнулась, но он успел подхватить ее, отметив: «Пришлось бы другую покупать», и еще больше почувствовал себя неловким. Катерина расхохоталась: