Гриценко покрыл лоб, строго посмотрел своими глубоко посаженными глазами.
- Ты прав: одним пистолетом ничего не сделаешь... Но из него можно положить, как ты говоришь, Гольбаха - и это станет сигналом к всеобщему восстанию... Именно на то оружие, которое имеют немцы в карьере, - четырнадцать автоматов и двадцать семь, если считать и Гольбаха, пистолетов - мы и рассчитываем. Если нам повезет быстро, я сказал бы молниеносно, завладеть им, то мы сможем, несмотря на большие потери, снять пулеметчиков на башнях и двух автоматчиков за воротами. Тогда в наши руки попадет еще два автомата и шесть ручных пулеметов. А это уже сила!.. В эссесовском лагере же, как нам стало известно, во время обеденного перерыва или сразу после работы, когда Гольбах имеет привычку терроризировать нас шахматной игрой, остается не более пяти- шести эсэсовцев. Если мы победим в карьере, то они нам не страшны, - мы их быстро ликвидируем, а если не победим, то они нам тоже будут не страшны, потому что все мы погибнем...- А ближайшие немецкие гарнизоны? - Спросил Володя. - Где они? Через какое время можно ожидать их нападения?
- Телефонной связи с центром у Гольбаха нет - линия только прокладывается, но есть радиосвязь... Если радисту повезет сообщить свое начальство о восстании, то подспорье сможет прибыть не раньше, чем через два часа. Итак, мы, то есть те, кто останется жив, сможем отойти в горы...
- На когда назначено восстание?
- На ближайшие дни... Приезд полусотни новеньких спутал наши планы. Мы боимся, что неподготовленные люди не только не помогут нам, а могут повредить... Поэтому требуется некоторое время, чтобы провести соответствующую работу и прежде всего растолковать людям, что все мы смертники, живыми отсюда фашисты никого не выпустят и надежда на то, чтобы выжить, у нас у всех одна - восстание... Здесь - или пан, или пропал!.. Если все осознают это, тогда мы будем иметь какой-то шанс на успех и, по моему мнению, немалый...
- Кто руководит подготовкой к восстанию? Кто будет руководить восстанием?
- Я... Здесь много военных, но офицер - я один... Теперь ты - второй...
- Кроме советских людей, немало, надо полагать, поляков, чехов, французов... Как с ними общаться?
- Профессор Гловьяк знает семь языков... Янек также знает три языка - русский, немецкий, французский... Они очень помогают нам...
Володя пожал Гриценко руки.
- Спасибо, друг... Будем действовать сообща!
4
Прошло несколько дней, похожих между собой, как близнецы. Володи и Тани они показались вечностью.
Подъем в пять утра.
Включался свет, раздавался резкий, гортанный голос дежурного капо: "Ауфштеен" - и заключенные сразу вскакивали. Давалось полчаса на утренний туалет. Потом - "фриштик", то есть завтрак: два небольших кусочка эрзац - хлеба и чашка теплого горького кофе из поджаренных желудей и ячменя. Ровно в шесть часов появлялись штейгеры - техники. В настоящее время каждый заключенный уже стоял возле своего рабочего места - об этом заботились капо и охранники. Старший штейгер подавал знак - и работа начиналась.
Гремели отбойные молотки, с грохотом и пылью летели вниз камни. Его грузили в вагонетки и вывозили в карьер. Здесь большие куски попадали в распоряжение каменщиков, которые сначала сортировали их, а затем обтесывали. А породу и щебень высыпали в пропасть.
В девять утра - второй "фриштик". Получасовой. На этот раз узникам не давали ничего. Завтракали только штейгеры, охранники и капо. Из плоских металлических коробок вынимали бутерброды - с колбасой, сыром или смальцем, основательно усаживались на каменные глыбы и, не спеша, аккуратно пережевывая, ели, запивая из металлических окрашенных фляг подогретым кофе.
Голодные, обессиленные узники имели право в это время отдыхать. Садились и ложились, кто где стоял.
Володя и Таня, которые работали у вагонетки, ложились тут же на деревянные шпалы и закрывали глаза, чтобы хоть немного отдохнуть. Говорить не хотелось. Было голодно. Бессилие и тупая апатия сковывали тело.
В час дня снова перерыв. На обед. Теперь все заключенные выходили в карьер и получали пол-литровый черпак брюквенного супа и граммов сто слащавого, какого-то грязно - бордового на цвет хлеба.
Потом - работа до шести вечера, опять тот же черпак жидкого супа, такой же, как и в обед, кусочек хлеба...
И - снова начиналось самое страшное.
Приходил комендант Гольбах.
В тот момент, когда он в сопровождении двух автоматчиков появлялся в воротах, все вокруг замирало. Из уст не слетало ни у кого ни слова. Охранники и капо выструнивались. Эсэсовцы на башнях хватались за рукоять пулеметов и направляли вниз их дула. А заключенные садились и в страхе ждали - чья сегодня очередь?