С того дня, когда Володя выиграл в Гольбаха, автоматчики приносили, кроме шахматной доски с шахматами, не одну, а две буханки. Молча ставили доску на высокую каменную глыбу, а рядом клали две буханки. И это был не эрзац, а настоящий хлеб, выпеченный на поде, с блестящей золотисто - коричневой корочкой. Гольбах останавливался перед доской и громко звал:
- Володья!..
Володя выходил - и садился напротив. Нервы у него звучали, как туго натянутые струны. Знал: Гольбах играет с ним не в полную силу, играет, как кошка с мышью. И когда-то должна прийти роковая минута!.. Дважды Володя сводил партии к ничьей, а дважды выиграл. И за каждым выигрышем Гольбах демонстративно вручал ему хлеб.
Получив буханку, Володя тут же разламывал его на куски и раздавал наиболее обессиленным заключенным, при этом ни разу не обошел Таню, Янека и его дедушку, отдавая мальчику наибольшие доли.
Гольбах не противоречил - молча наблюдал за этим. Потом вставал и долго выбирал жертву. Все затихали, опускали глаза, но это не помогало.
- Эй, ты! - Кричал он, показывая пальцем. - Ты! Ты! Иди сюда!
Узник бледнел. Глаза его бегали. Он спрашивал:
- Я?
- Да, ты! Именно ты! Выходи! - Неумолимо гремел комендантов голос.
Несчастному ничего не оставалось делать. Он выходил и, полумертвый, садился за шахматную доску. Делал ход, второй... Долго думал, пытаясь оттянуть роковую минуту.
Но она неотвратимо приближалась.
Гольбах делал ходы молниеносно. Затем с легкой улыбкой вцеплял взгляд в лицо жертвы и прекрасно следил за ее переживанием. Видно, ему было приятно видеть, как люди по - разному подходят к своей последней черте. Одни собирают всю волю и, кто знает на что надеясь, играют до конца, пока их король не оказывался в ловушке. Другие смертельно бледнеют, дрожащими руками переворачивают фигуры на доске, их лицо покрывается холодным потом. Третьи, сделав несколько ходов, вдруг падают на колени и со слезами умоляют оставить им жизнь. Были и такие, кто медленно подходил к "лобному" месту и, едва держась от бессилия на ногах, с ненавистью бросал в лицо палачу:- Стреляй, гад! Все равно всех не перестреляешь! Найдется и на тебя пуля!
Гольбах медленно вытаскивал пистолет и стрелял в затылок. Или в лицо... Или в висок... И при этом ни одна черта не менялась на его спокойном лице, не дрогнул ни один мускул.
Под дулами пулеметов и автоматов заключенные сидели молча. Только страшная, нечеловеческая ненависть жгла, как огнем, их сердца.
Труднее всего было Володе. Он чувствовал какую-то вину, что развлекает палача, своей игрой принося ему наслаждение. Полученный хлеб считал грязной подачкой и даже то, что раздавал его товарищам, не ставил себе в заслугу. Только спрашивал Гриценко:
- Когда же?
- Скоро! - Отвечал тот.
5
Следующий день - это была суббота - начался как обычно. Было очень жарко, поэтому заключенные и в карьере, и в штольнях обливались потом. Только перед концом работы жара немного спала, и все вдохнули свободнее.
Ужин прошел быстро. И, как всегда, после ужина в карьер зашел лагерфюрер. Чисто выбритый, в хорошо прилегающей новенькой форме, в блестящих сапогах, надушенный французскими духами, он пристально смотрел на заключенных, которые при его появлении застыли на своих местах - кто где сидел или стоял.
Охранники сразу направились в центр карьера, к большому серому камню. Один из них начал расставлять фигуры на шахматной доске, а второй положил хлеб и, упершись руками в автомат, висевший на широком ремне, застыл позади.
Гольбах шел медленно, скользя острым взглядом по сгорбленным фигурам заключенных.
Все замерли. Чья же сегодня очередь?
Володя сидел рядом с Таней и почувствовал, как у нее напряглось тело. Она сжала ему руку.
- Спокойно! Будь внимателен - не проигрывай! Своди к ничьей! Никто из них не сомневался, что Гольбах первым вызовет Володю.
Так и случилось.
- Володья, иди сюда! - Послышался комендантов голос.
Володя на этот раз очень быстро выиграл партию. Уже на пятнадцатом ходе Гольбах, тщетно пытаясь скрыть досаду, признал себя побежденным.
- Бери! - Протянул хлеб. - Ты с каждым днем начинаешь играть все лучше. Не потому, что имеешь такого хорошего учителя?