— Первый-то муж женился или нет? Дети у него есть от новой жены?
Таких теток Марина любила: с ними всегда можно было найти общий язык. Бабское любопытство надо удовлетворять, рассказать о личной жизни подробно, с юмором, себя не жалеть. Им ведь интересно послушать. После Марининых рассказов о том, кто с кем живет, женщины потеплели, и стало ясно: райком пройден.
Осталось последнее, добыть справку о здоровье. Терапевт в пуховом берете, мельком взглянув на Марину, начала строчить направления: к невропатологу, лору, гинекологу, рентгенологу… Анализы крови и мочи.
Тридцать лет исполнилось? Значит, еще и кардиограммочку сделаем… Мочу и кровь надо было сдавать до восьми утра, а остальные врачи принимали, как назло, после шести вечера. Пока Марина ловила невропатолога, анализы успели устареть, и их пришлось сдавать по второму заходу. «Неси всем по коробке конфет», — советовали коллеги. «Как же я эту коробку буду всучивать?мучилась Марина. — Прямо с порога или раздетая во время осмотра, или класть на историю болезни, пока врач моет руки за ширмой?»
Просидев в очереди перед кабинетами, Марина перечитала все стенные газеты. В каждой поликлинике есть пишущий врач, и Марина выучила наизусть стихи из «Санлистка» и «Голоса медиков ЛГУ».
Наконец Марина держала в руках справку:
«Дана в том, что Петрова М.Н. не имеет противопоказаний по здоровью для поездки на одну неделю в Данию».
Поставить круглую печать на справку могла только завполиклиникой Тамара Ивановна. Печать она ставила в приемные часы, раз в неделю, по понедельникам.
Профессор, с которым Марина подружилась в поликлинических очередях, искал валидол: «Ну и сволочи. Своими бы руками задушил. Ведь глумятся! Едешь во Францию — сдавай кровь из пальца, а если в Англию — уже из вены! А кто в США оформляется? Всю кровь выпьют».
В понедельник с семи утра образовалась очередь к Тамаре Ивановне, за печатью. В десять часов бодрая и свежая завполиклиникой объявила: «Товарищи! Придется немного подождать: срочное совещание завкабинетами. Не волнуйтесь! Всех приму!»
Четырнадцать женщин, завкабинетами, гуськом прошли в кабинет Тамары Ивановны. Из-за двери в коридор донеслось:
— Попрошу потише! Наборы сегодня такие: две банки тушенки, правда, свиной, три пачки индийского чаю, банка горошка и перец черный, молотый. И в нагрузку четыре банки морской капусты.
— Хорошие наборы! Морскую капусту можно мелко-мелко нарезать и понемножку в винегрет добавлять.
— Тише, товарищи! Есть еще теплые югославские кальсоны, с начесом. Размеры — только маленькие.
— А больших нет? А цвет какой?
— Это же кальсоны! Какая вам разница, какой цвет?
«Да-а-а, — думали изнывающие за дверью преподаватели, — ведь небось клятву Гиппократа давали, бесстыжие…»
За две недели до поездки Ирочка из иностранного отдела догнала Марину на Университетской набережной.
— Ой, хорошо, что вас встретила! Не пропустили вас. Сказали, что международная обстановка осложнилась. Пускают только партийных, с опытом преподавания за рубежом. Ничего, в следующий раз поедете!
Ирочка вскочила в подошедший троллейбус, только зажатая дверьми красная юбка торчала наружу.
В голове у Марины стало пусто и гулко. «Три месяца потратила на идиотские комиссии, десять врачей обошла… Заискивала. Унижалась… Поделом».
Домой идти не хотелось. Хотелось просто посидеть на скамейке. Марина не заметила, как забрела в зоопарк, — ноги помнили, что там есть скамейки. В грязной клетке, на полу лежал какой-то безымянный зверь среднего размера таблички на клетке не было. Он лежал в дальнем углу, не шевелясь, хвостом к публике, мордой к нечистой стене. Не желал глядеть на людей. Презирал. Или очень давно устал жить. Марина поняла, чего она хочет: лечь с ним рядом, спиной к детям и мужу, и долго лежать так, не шевелясь.
1993 год
Свободный день
К сорока пяти годам жизнь, наконец, вошла в берега, и ее уютная монотонность начала Кате нравиться. Появились любимые привычки: утром пить чай в одиночестве с припрятанной с вечера газетой. С первой чашкой хорошо шли статьи про коррупцию московских властей или про местные безобразия. Со второй — журнал «Огонек» за 1951 год, годовой комплект сохранился на антресолях у родителей. Катю завораживали фотографии сорокалетней давности: женщина-лаборант измеряет линейкой сливу нового сорта, а профессор, высоко подняв пробирку, рассматривает гибрид, выведенный коллективом лаборатории. Агитатор Молотовского избирательного округа майор Шептуха проводит беседу в семье московских астрономов. Эти прически и этот покрой платья были оттуда, из начала жизни. Люди с черно-белыми лицами застыли, вслушиваясь в гул ледника, который снова двинулся на страну после войны, и хотели, притихнув, укрыться в работе: «Ледниковый период полностью одобряем». «Камнепад поддерживаем».