"Пятьсот градусов! Вы думаете, что"…
"Четыре миллиарда лет назад на Земле было еще горячее".
Об этом можно было поспорить, но я не стал.
— Не обидится тетя Женя, — сказал я, думая о своем. — Она понимает, что мне еще трудно говорить.
Мне не было трудно. Я уже свободно владел речью, да и правой рукой мог двигать почти без ограничений. Почти. Но я действительно мало разговаривал в последнее время — даже дома, даже с Лизой и с Игорьком. Не хотелось. Разговоры утомляли. Я стал другим? Наверно.
Я слышал, как тетя Женя, вернувшись домой, шептала, дожидаясь, пока вскипит чайник: "Я тут ем и пью, а Коля лежит в земле… Я ем и пью, а Коля"…
"Не надо, — сказал я. — Пожалуйста. Николай Геннадиевич не хотел бы"…
"Я тут, а он"… — тетя Женя не могла остановиться.
"Оставь ее, — услышал я глубокий и тихий голос. — Ей нужно побыть одной".
"Да, — сказал я. — Тебе это так понятно — быть одной".
Она не ответила. Она не всегда отвечала. Только когда считала нужным. Может — обиделась?
"Не обижайся, — сказал я. — Мне тоже сейчас хочется побыть одному"…
Я неожиданно вспомнил, где и когда читал о человеке, поднимавшемся по крутому склону на вершину вулкана. Вокруг летели камни, но он шел вперед и вверх, размахивая знаменем, спутники пытались его догнать, считая его сумасшедшим.
А у него просто была цель. И он к ней шел.
"Я ем и пью, а Коля"…
"Одиночество — прекрасное состояние. Лучше него только общение"…
"Да", — согласился я.
— Лизочек, — сказал я. — Давай пойдем спать. Устал я сегодня…
Я хотел рассказать о любви. А получилось… Или это все-таки — о любви?