- Да. Мы ведь уже не дети.
Она подумала, печально улыбнулась чему-то, наверное, каким-то своим невеселым мыслям, потом решительно махнула рукой:
- А, чего там... Завтра выходной. Только по чуть-чуть.
- Чисто символически, по пятьдесят грамм. Ради спортивного интереса и за содружество родов войск!
- Замётано!
Они рассмеялись и уселись за стол. Впрочем, Генка тотчас засуетился у плиты.
- Ну, а теперь, - сказала Ольга, когда вступительная часть закончилась, - рассказывай, Генка. Всё-всё о себе. Что с тобой было за эти годы. А потом я.
- Знаешь, - ответил он, немного помедлив, - странно у нас получается... Я и с мужиками не так откровенен, как буду с тобой. Им я мало что рассказываю, даже друзьям, хотя, если честно, каждому из них до тебя далеко. Так вот, немногие знают подлинную историю моей жизни, да и то - так... отрывками. Не очень-то хочется вспоминать обо всем...
- Тебе тяжело говорить? Тема не из приятных? Тогда, наверное, не надо...
- Нет! - решительно бросил Генка, тряхнув головой. - Тебе, Ольга, как моему единственному настоящему другу, я расскажу...
Следующий год после нашей последней встречи был для меня знаменательным: я женился. К тому времени перешел на автобазу Литейно-механического завода. Там, на этом заводе, мы и познакомились. Она работала крановщицей. Я заезжал в цеховые ворота, а она ставила мне в кузов кассеты с гильзами для вагонов. Я часто смотрел на нее снизу вверх, и при встречах мы всегда улыбались друг другу. Однажды я написал записку, где приглашал ее на свидание. Она поймала скомканный лист бумаги, прочла, засмеялась и кивнула.
Так началась наша любовь.
Жизнь моя с родителями в то время превратилась в настоящий ад. Я чувствовал себя узником в камере. Я был молод, мне хотелось слушать музыку, от которой мачеха в ужасе затыкала уши. У нас были постоянные размолвки по поводу просмотра телепередач, доходящие до площадной ругани. На кухне я находился под неусыпным надзором своего Цербера. Ежедневно, теряя аппетит, с отвращением слушал мачехины наставления по поводу того, что я слишком много ем мяса, а надо бы налегать на картошку, а вот салата надо есть поменьше, а хлебушка побольше. Каждый раз она садилась напротив меня и, хмуря брови, смотрела мне в рот, без конца вставляя замечания. Не бери то, а бери это, сядь сюда, а не туда, возьми другую вилку, поменьше, да не глотай, будто за тобой гонятся, а то слишком много съешь и будет пучить живот, да не клади много сахару в чай, это вредно... Почти всегда я выбегал из-за стола, оставаясь голодным. Разгладив брови, она немедленно убирала все в холодильник, а я потом украдкой доставал оттуда что-нибудь и быстро жевал, стараясь, чтобы она не увидела... В общем, я чувствовал себя человеком только тогда, когда оставался один. Едва мой ментор возвращался с работы, как я сразу исчезал, иначе она снова заведет пластинку по поводу моего морального облика, дикой музыки и так далее. Бывало, я приводил домой друзей, иногда заходили знакомые девчата. Она - ничего, смотрела на них, молчала и внимательно слушала. Снисходила порою до улыбки. Даже не подавала голоса, когда мы слушали музыку. Но потом, когда они уходили...
Генка остановился. Пересохло во рту. Ольга воспользовалась паузой:
- Боже, как ты жил с такой паучихой!..
Горько усмехнувшись, рассказчик продолжал:
- Друзей она ненавидела, считая их всех бандитами с ножами за пазухой; девчонки были все проститутками - пробу ставить негде. И начиналось выступление с докладом о правильной жизни. В ее представлении это было связано с машиной, дачей и богатыми родителями. Притом совсем не важно, что собой представляла невеста. Материальная сторона дела важнее всего, а жену в постели не обязательно разглядывать, выключи свет - и исполняй свой священный долг. "А любовь? - возражал я. - Как быть с этим? Нельзя же так, без любви". - "Дурак! - норовила она меня стукнуть согнутым пальцем в лоб. - Главное - будешь сыт, обут, одет, чего тебе еще надо?" Ее поддерживал отец: "А ты слушай, мать правильно говорит, какая еще к черту любовь! Вот у ее подруги дочь есть Наташа, ты ее знаешь, чего бы тебе не жениться на ней? Она вся в соку, не баба - кровь с молоком, есть за что подержаться, не то что те "велосипеды", что приходили к тебе - глазу отдохнуть не на чем. Опять же - дача у них за городом, денег навалом, мать в магазине работает, сад, огород, хозяйство свое. А машина? У них же новый "Москвич"! Да ты что, совсем рехнулся, счастья своего не видишь?" - "Но я же не люблю ее, - пытался я возражать, - она необхватная, у меня руки не сойдутся за ее спиной. Не женщина - форменный баобаб! И живот у нее, будто она уже на восьмом месяце. А что будет дальше? Я не хочу жить с толстухой, мы с ней чужие и вовсе не нравимся друг другу - ни она мне, ни я ей". - "А ты ей нравишься", - вкрадчиво ввертывала мачеха. Я отвечал, что мне на это наплевать и женюсь я на той, которую полюблю, пусть даже у нее не будет ни машины, ни дачи, ни садика с курами и кабанчиком...
Что было потом, Ольга, ты даже вообразить себе не можешь. И так изо дня в день... Брось гитару, выключи магнитофон, не смотри телевизор, не сиди на тахте, хватит жрать, пусть тебя жена кормит, перестань читать, когда с тобой разговаривают... Словом, они меня выживали. Только что не говорили открыто: "Уходи вон!"
Неожиданно Генка замолчал и заглянул Ольге в глаза. Они были полны неподдельного интереса, и она ни разу их не отвела. Она умела внимательно слушать собеседника - редкое качество в людях. Присуще человеку прямому, доброму, с открытой душой. Генка знал об этом; взял ее пальцы, слегка пожал их. И спросил с теплотой:
- Устала?
- Нет, что ты, - мило улыбнулась она и накрыла другой рукой его ладонь. - Я внимательно тебя слушаю.