- С нетерпением буду ждать, Оля. Знаешь, ужасно хочется услышать критический отзыв о своей работе. Это поможет мне не допускать ошибок в дальнейшем.
- А вот это уже похвально, - произнесла Ольга, вставая. - Ты не слишком высокого мнения о своих способностях, критический разбор написанного тебе не чужд, а это само по себе уже представляет залог будущего успеха.
Сделав несколько шагов, Ольга внезапно взяла спутника под руку и, с улыбкой посмотрев ему в глаза, тихо произнесла, как бы извиняясь:
- Ночью в Париже так нужна опора...
Генка засмеялся:
- Это же из "Трех мушкетеров"! Констанция!..
Она кивнула:
- Можешь вставить фразу в какой-нибудь свой роман, вреда от этого не будет.
Через неделю Ольга позвонила, и Генка пригласил ее к себе. Без всякой задней мысли. Родители уехали на дачу, он был дома один. Ольга тоже не "комплексовала" по этому поводу. Они были друзьями, и этим все сказано. Перейди один из них грань - и все рухнет. Для обоих это было нечто вроде догмы. Своего рода табу.
Поэтому Ольга на правах старой доброй приятельницы решительно нажала кнопку звонка Генкиной квартиры и смело вошла в гостеприимно распахнутую дверь, озорно воскликнув:
- Привет! Заждался, труженик?
И эти слова лишний раз убедили обоих, что ни о чем другом, кроме как о деле, речи не пойдет.
- Чем занимаешься? - весело спросила Ольга, непринужденно раздеваясь в прихожей.
- Чем же я могу заниматься, если ко мне должна прийти дама? - пожал плечами Генка. - Жду своего рецензента, а тем временем жарю яичницу с колбасой. Чертовски проголодался, да все как-то недосуг: то одно, то другое... Слушай, Ольга, давай я и тебе тоже сделаю? Ну, чего мнешься-то? Вот чудная. Голодная, небось?
- Да я же из дома...
- Мало ли что! Сейчас мы это оформим. И по рюмочке винца... как ты?
- Ген...
- Ну что, Ген, Ген... Подумаешь, окосеешь, что ли? Было бы с чего. Оно не крепкое, сухое, стоит тут с праздников еще. Никто не пьет.
- Гулять, значит, будем? - улыбнулась Ольга.
- А что, гулять так гулять, или мы не люди, права не имеем? Проходи на кухню, сейчас яйца наколем. Вино здесь, а вот бокалы там, в серванте... мачехина неприкосновенность, этакий алмазный фонд. Всё из хрувсталя, аглицкой работы (Ольга засмеялась). Только по праздникам и достает. Сейчас принесу.
И уже из зала, где Генка, будто сейф вскрывал, осторожно открыл сервант с чайным сервизом и двумя десятками рюмок и бокалов, из глубины этого серванта донеслось:
- А то из дома она...
Они выпили по рюмке, с аппетитом закусили. Потом по второй. До третьей не дошло. Ольга вдруг всполошилась:
- Все, Генка, хватит, а то я не скажу тебе всего, что должна сказать. И так язык уже заплетаться начал, а мне еще речь толкать.
- Ладно, это ты по делу, - согласился Генка. - Дело прежде всего. Пойдем в зал, сядем за стол и разложим нашу канцелярию. Уверен, будет что послушать.
- Будет, будет, - передразнила она его. - Да еще как! Приготовься. Сейчас целый тайфун обрушится на тебя, а не грибной дождик.
Она вытащила из сумки рукописи, разложила их на столе и раскрыла первую.
- Все, что я тебе говорила раньше, оказалось чистой правдой: ты романтик и ретроград, к тому же графоман. Рассказы твои в таком виде, в каком они сейчас, никуда не годятся.
- Я так и знал, - упавшим голосом произнес Генка. Страшнее этих слов он не мог вообразить ничего.
- Тебе надо серьезно работать над собой, если ты действительно хочешь стать писателем, - продолжала Ольга.
- Хочу! - с жаром воскликнул он.
- Это хорошо. Теперь слушай. Ты совсем не следишь за словом, за своим языком.
- Оль, да у меня язык-то нормальный, как у Стивенсона...
- Слушай сюда, Стивенсон, и не перебивай, - она повела пальцем по строкам рассказа, остановилась на одной.
- Подожди, - живо остановил ее Генка, - я маг включу.
- Зачем?
- Половину твоих наставлений я запомню, вторую - точно нет. А пленку я всегда сумею прослушать. Каждое твое слово сейчас будет для меня кладом кардинала Спада, магнитофон не даст его забыть.
- Как хочешь, - пожала она плечами. - Ну, слушай. Вот, например, ты пишешь: "Неподалеку от густого и дремучего леса..."
- Ну и что? - удивился Генка. - Что здесь не так?
- Да только то, что "густой" и "дремучий" - одинаковые по значению слова, а ты разделяешь их союзом, будто они разные. Дальше. "Одинокое, торчащее словно перст, дерево". Что значит - торчащее? Да еще и словно перст? Торчать может лопата в песке, клок волос на голове, а дерево обычно стоит. И растет, если живы корни. Совершенно нелепая фраза, сам-то чувствуешь?
Генка почесал нос, подумал.
- Знаешь, действительно, что-то не так.
- Вот видишь, и сам понимаешь. Это все равно как если бы сказать, к примеру: "Вот стоит на асфальте, словно торчит одинокое дерево в поле, как перст, пешеход".
Генка засмеялся.
- Вот так же будет смеяться и редактор, читая это. Правильнее было бы: "одиноко стоящее дерево". Теперь следующее. "Горная местность". Геночка, местность бывает гористой, а не горной, а горными бывают, ну, скажем, мастер или промышленность... А это что за тарабарщина: "резко, широко обнажил зубы"? Не проще ли по-другому: "широко улыбнулся, показав ряд или блеснув рядом белых крепких зубов"? К чему ты коверкаешь язык? Хочешь делать фразу замысловатой? Но от этого она у тебя только проигрывает, во-первых, потому что ты не умеешь обращаться со словом, а во-вторых, замысловатость никому не нужна. Вообще, у тебя чересчур длинные фразы. Зачем? Это было модно во времена классицизма и романтизма, сейчас литература иная. Чем фраза проще, короче - тем она лучше. Важна суть сказанного, образная точность, а не расплывчатость и витиеватость слога, которые только утомляют читателя, заставляя его отвлекаться на всякие пустяки. Следующее. "Пырей-самоцвет". Что это - растение или камень? У тебя разницы между ними нет, поэтому получается абсурд. Дальше: "...осадили и плотным кольцом окружили крепость".