Савелий Петрович и Вера уставились на небольшой латунный монокуляр, покрытый вензелями.
— Вера, вы совсем с ума сошли? — живо поинтересовался Савелий Петрович. — Не отвечайте, я и без вашего телескопа вижу, что сошли!
Вера фыркнула и вскочила со стула.
— Во-первых, это монокуляр! Во-вторых, я увольня… Во-вторых, я, кажется, уже уволилась отсюда.
Вокруг всё закружилось, как будто кто-то невидимый встряхнул стеклянный шарик, в котором были фигурки Веры и Савелия Петровича. В воздух поднялись чертежи, какие-то бумаги, копировальный аппарат выдрал электрический поводок и тоже поднялся в воздух.
«Ну хотя бы не гавкает и не учит тебя жизни, как некоторые комоды», — прошептал внутренний голос.
Лампы заморгали, пол начал покрываться трещинами, и только Савелий Петрович продолжал неподвижно сидеть в кресле.
— Из своего мира, Вера, так просто не уволишься, — спокойно сказал Савелий Петрович.
Вера увидела, как правая нога по колено провалилась сквозь ламинат, а за ней и левая, потеряв опору, стала уходить вниз. Вот только куда вниз?
— А как же отработка, Вера? Придется отработать, Верочка… А может, все же останешься? Тот мир или этот? Этот или тот? Надо решать, Верочка. Это тебе не одна нога здесь, другая там.
Вера уже целиком проваливалась сквозь землю, но вовсе не от стыда, а от простого предательства ламината. Она падала в темноту, видя над собой лишь удаляющийся кабинет Савелия Петровича, откуда тот продолжал кричать:
— Глазунья или омлет, Верочка? Надо решать. Глазунья или омлет?
Вера резко села на кровати. Она была вся мокрая от холодного пота, голова до сих пор кружилась, и казалось, будто она только что вынырнула из ледяного моря, с трудом вырвавшись из бурных волн.
— Глазунья или омлет? — жизнерадостно проскрипел кто-то рядом.
Вера вздрогнула и посмотрела на комод. Он подпрыгивал рядом с кроватью и напоминал коротколапого корги, который не мог дождаться пробуждения хозяина, а тот, дубина такая, спит и спит, когда можно играть, гладить и жевать фикусы.
Вера улыбнулась, попыталась вытереть пот со лба и остановилась. В ее правой руке был латунный монокуляр.
— Ого! Растешь! Смотрю, раздобыла фамильный монокуляр. Поздравляю! Ты решила, на чем остановишься? Глазунья или омлет?
— Гла… — начала было Вера, но тут вензельные цветы на монокуляре вздрогнули, сбросили как росу металлическую стружку и сплелись в буквы «ВФС».
«Вера фон Стерлих», — подсказал внутренний голос.
— ...млет, — закончила Вера.
— Гламлет, всё понятно. На гламлет и суда нет, конечно. Да, слышал про такое, я не деревенский, мы знаем тут в Эймосе и высокую кухню, и среднюю, и эту… и средненькую. Приходи, когда умоешься. И поспеши, нас ждут великие дела.
Комод ускакал в открытую дверь, бормоча что-то про «бемкон».
Вера отложила монокуляр и огляделась. Она сидела на кровати с балдахином в самой уютной комнате, в которой когда-либо просыпалась. Слева от кровати было большое окно, почти полностью прикрытое тяжелыми бордовыми шторами с золотистыми узорами. Напротив Веры стоял массивный книжный шкаф из красного дерева с сотнями книг. У окна примостилась полосатая оттоманка, на которой было бы так удобно читать, попивать кофе или что-нибудь покрепче. Рядом с оттоманкой, заметив взгляд Веры, горделиво выпятился столик с хрустальными графинами. Он приветливо зазвенел и запа́х хорошим виски, но, решив, что пока рано изучать алкогольную карту нового мира, Вера встала с кровати и отправилась в ванную.
— Мы тебя заждались! — засуетился комод, когда Вера вошла на кухню. На плите стояла сковородка с омлетом, на который кто-то художественно выложил два поджаренных желтка.
— Гламлет стынет! — Комод подтолкнул девушку ближе к плите.
Вера открыла шкаф напротив и обнаружила там десяток белоснежных тарелок, взяла одну и положила на нее завтрак. Сев за стол, на котором уже лежали приборы, стоял кофейник и чашки, она задумалась.
«Почему нет вензелей на тарелках?» — участливо поинтересовался внутренний голос.
Вера тряхнула головой и положила на стол монокуляр.
— Я его, получается, достала из своего сна? Как фокусник кроликов из шляпы? — обратилась она к комоду.
Комод захихикал, и ящички затряслись так, что чуть не выпали на пол.
— Получается так. — Комод снова хихикнул и приподнялся на кривых ножках. — Как гламлет? Вкусный?
Вера уже вовсю жевала завтрак, поэтому только счастливо кивнула. Плита зарделась огоньком конфорки и сразу погасла.
— Обживаешься, — удовлетворенно кивнул комод. — Обживаешь.