— Привет! — весело говорит Виктор родителям. — Олька, гутен абенд!
Девочка радостно, во весь рот смеется. Ася раздевается, спрашивает из коридора:
— Не плакала?
Нет, что за вопрос, честное слово! Почему девочка непременно должна плакать, когда остается с дедом и бабушкой? Елена Дмитриевна втайне даже думает, что девочка больше тянется к ним, чем к отцу с матерью, хотя, конечно, и Виктора и Асю она любит.
Ася уходит на кухню. Там она наскоро готовит ужин для себя и Виктора; дочь она накормила перед уходом, а Елену Дмитриевну и Павла Матвеевича, знает, сколько ни приглашай, ни упрашивай, за стол не усадишь: «мы сыты».
Виктор подхватывает дочь на руки. Елена Дмитриевна сразу предупреждает:
— Осторожней, не урони. — Ей кажется, что Виктор возбужден, не перехватил ли с зарплаты стаканчик вина по дороге? С него станет, хоть редко, но не отказывает себе…
Девочка, дергаясь, произносит с чувством: «Папа, мама!»
Он бодает ее своей коротко стриженной, лобастой, как у Павла Матвеевича, головой.
— Папа, будешь пиво пить?
Павел Матвеевич секунду колеблется.
— Давай немножко, полстаканчика.
Елена Дмитриевна спрашивает Виктора, получил ли он зарплату, впрочем, по набитой авоське ясно, что получил. Он кивает, снова бодает дочь; та смеется. Нет, определенно выпил…
— Дима приезжает, — сообщает Павел Матвеевич.
— Да? Когда?
— Через неделю. Залетит после командировки, — Павел Матвеевич отпивает пива, достает большой клетчатый платок, тщательно вытирает губы.
Елена Дмитриевна ведет свое:
— Сколько ты получил?
Виктор сразу мрачнеет.
— Ну, сколько ты думаешь? Сколько я могу получить! Обычно.
— Гонорар еще не выдавали?
— Нет.
— Мы за квартиру заплатим. Оле я костюмчик купила. Ты бы хоть с гонорара ботинки себе теплые купил, что ли.
У Виктора кривятся губы:
— А, брось ты, мама! Дались тебе ботинки. Прохожу в этих.
— Да ведь разваливаются!
— Ну, и черт с ними! Босиком буду ходить, — Виктор пьет пиво залпом.
— Не приставай ты к нему, — подает голос Павел Матвеевич. — Без тебя разберутся, — и тут же спрашивает: — С квартирой что слышно?
Виктор втягивает воздух через нос; хорошего настроения у него как не бывало. Елена Дмитриевна про квартиру не спрашивает, мало надежды, что он ее получит, а эту, кооперативную, тогда смогут продать, — хоть какие-то деньги появились бы в запасе; да нет, два года уже добивается, все напрасно, нет у него, как теперь говорят, пробивных способностей… Она говорит:
— Я сегодня была в обменном бюро. Узнавала, как что. Практически шансов мало.
Звяканье посуды на кухне смолкло; Ася прислушивается к разговору. Виктор опять неприятно кривит губы:
— Еще бы! Кто поедет в вашу дыру!
— Можно подумать, что у вас столица, — оскорбляется Елена Дмитриевна за свой город; можно подумать, сам Виктор там не жил. И высказывает давнишнее: — Переезжали бы сами к нам. Я бы нянчилась, Ася пошла бы на работу…
У Виктора на лбу появляются красные пятна. Он почти кричит:
— Сколько можно об одном и том же! Не сможем мы вместе жить. Сами болеете, еще Ольку вам!
Он уходит на кухню. У девочки в глазах испуг. Елена Дмитриевна поспешно берет ее на руки. Павел Матвеевич подергивающимися губами нервно шепчет:
— Добилась…
Елена Дмитриевна, не отвечая, рассказывает внучке:
— Жили-были дед и баба. У них была собачка по имени Митрошка, — старается, чтобы голос не дрожал.
Попробовал бы Виктор в прежнее время так поговорить, она бы его осадила, не захотел бы больше, теперь приходится спускать грубости, мириться с его несдержанностью, издерганностью, — ради Оленьки только, любит ее, грубиян чертов, да и можно его понять — станешь издерганным при такой несладкой жизни…
— И был у них кот. Его звали Дорофей. Еще внучка была Аленушка, — придумывает Елена Дмитриевна. Раньше она знала десятки сказок, не надо было и придумывать. Сначала рассказывала Диме, потом — Леониду, потом — Виктору; раскрыв рот, слушал грубиян чертов, после Аллочки все перезабыла.
Павел Матвеевич шарит по карманам, достает пачку «Казбека», но вспоминает, где он, и прячет обратно.
— И вот однажды Аленушка, Митрошка и Дорофей отправились путешествовать.
Девочка слушает, затаив дыхание; головка ее время от времени непроизвольно дергается, по лицу, точно рябь, пробегает судорога.