Щеглов не заметил, как к нему на полубак подошел Константин Олехов.
- Мне, вчера не удалось спросить, понравился ли наш вечер о родном крае, - тихо сказал он.
Лейтенант понял, почему Олехов заговорил о вечере: он просто не хотел возвращаться к проступку Масликова.
- Очень хороший вечер, - искренне ответил лейтенант.
- Ребята то же говорят.
И оба умолкли.
«Кажется, и теперь еще люблю», - вспомнились Щеглову слова Олехова, когда он пояснял, что за татуировка у него на руке. «А уж такого, - подумал сейчас лейтенант, - и подавно стоит любить… Вот кому, - вдруг ухватился он за догадку, - надо поручить написать ответ Вере Масликовой. Уж он-то найдет душевные слова». Щеглов хотел было сказать об этом Олехову, но увидел, что тот пристально глядит куда-то вдаль к горизонту, где ширится алая полоска чистого неба, и не решился обрывать его думы…
ДВОЕ В КАЮТЕ
1
Штурман пришелся по душе Олегу Белову с первого дня, как только поселился в его каюте. Вадим Солодухин шутками и песнями внес в жизнь Олега веселую нотку, которой не хватало задумчивому корабельному артиллеристу.
Офицеры сдружились по-настоящему. С дружбой пришло и откровение. Олег узнал от Вадима, что он оставил в Ленинграде жену, красивую, молодую, и что любит ее нежно и трепетно. Он много говорил о своей Галине - вспоминал первое знакомство, свидания и расставания, читал ее письма…
Жена Вадима заканчивала медицинский институт. Он уже хлопотал о квартире в базе и так образно расписывал Олегу будущее новоселье, что оба верили: оно состоится, и скоро.
Но вот в один из обычных, ничем не приметных дней штурман помрачнел. Все попытки Олега выяснить причину такой перемены потерпели неудачу.
- Лучше отстань, Олег! - кидал неприветливо Солодухин.
И Олег отстал. «Пусть перегорит», - думал он.
Как-то перед ужином в каюту к офицерам постучался горизонтальный наводчик.
- Разрешите узнать, товарищ старший лейтенант, - обратился он к Белову, - как насчет моей просьбы?
- Все в порядке, Рогов, - ответил командир. - Отпуск вам разрешен. Значит, в Арзамас? - спросил он тотчас повеселевшего матроса.
- Так точно, товарищ старший лейтенант.- Улыбка засияла на лице Рогова. - Большое спасибо вам.
- Соскучились но дому?
- Я-то что. Жена вот… Полтора года ведь прошло…
Как только захлопнулась за матросом дверь, лежавший лицом к переборке Солодухин шумно повернулся и с горькой усмешкой процедил:
- А меня жена не желает видеть!..
- Что за ерунду несешь! - оборвал было Олег, но когда увидел хмурое лицо его, участливо спросил: -
Зачем ты, Вадим, таишь от меня? Разве тебе легче от этого?
То ли забота друга тронула, то ли боль в сердце стала нестерпимой - на этот раз Вадим заговорил:
- Зря, брат, размечтались мы: новоселье не состоится. Не хочет она ехать в наш городишко. Ей, видишь ли, и в Питере, у папы с мамой хорошо. А может, еще с кем-нибудь… Ну, я такое написал ей - задумается, небось!..
- Эх, ты, Отелло!.. Куда ж она денется, твоя Дездемона?
Олег не ожидал, что эти его шутливые слова вызовут у Вадима сверхбуйную реакцию. Солодухин вскочил с койки, раскрыл рот и несколько секунд пытался, дрожа и краснея, сказать что-то резкое. Найдя нужные слова, выпалил:
- Ты брось это… разыгрывать! Не дитя я тебе!..
Белов растерянно глядел на друга: что он, с ума спятил? Разве был в тех словах хоть малейший намек на разыгрывание?
- Ты, я вижу, с придурью, - как можно спокойней произнес Олег. - И дура будет твоя жена, если приедет… Настоящий Отелло!..
И вышел из каюты.
2
Дни потекли обычной чередой - в делах и заботах. Белов по настроению Солодухина видел, что сердце ею не отошло и отношения с женой вряд ли улучшились, но разговора с ним не заводил, пока сам штурман однажды не начал:
- Будто врагами стали. Недавно сгоряча вернул ей первое ее письмо. На чистой страничке, видишь, написал: «Ты, вероятно, очень жалеешь об этом?» О клятвах своих в верности мне, понимаешь? А она оторвала эту половинку с моей припиской и, гляди, что кричит!
Вадим подал маленький листок, исписанный простым карандашом. Почерк крупный, женский.