— Не разберу, товарищ Бояджиева, в чем смысл ваших слов.
— Очень просто. Толкаете его на пьянство.
— Все пьют… А мы с Масларским выпиваем только вечером, когда движение парализовано. Это не пьянство.
— Другими словами, соблюдаете правила движения?
— Вот именно.
Гергана продолжала:
— А что стало с бригадой коммунистического труда? Не видно ее и не слышно. План-то выполняете?
— Даже перевыполняем.
— А культура, воспитание?
— Дела идут. Ходим в кино, читаем романы.
— И много читаете?
— Да. Но поскольку библиотекарша отсутствует, положение в последнее время парализовалось. Просвещать нас некому.
— А как с овладением второй профессией?
— Мы с Масларским и механики, и водители. Он даже начальником может быть, да не желает.
В общем, заткнул ей рот.
Когда он рассказал мне эту историю, я долго смеялся и все хлопал его по плечу, словно подушку взбивал. Он улыбался, показывая свои два зуба — остальных уже не было, выпали. И стал мне еще симпатичнее.
— Так и надо! — кричал я, продолжая взбивать подушку.
Иванчев захохотал в полный голос, потом поперхнулся и кашлял так долго, что я начал опасаться, как бы не вылетели и эти последние зубы. Принес ему воды. Он выпил, и кашель прошел.
— Видно, крошка попала в дыхательное горло, — объяснил, он с полными слез глазами. — Надо принять еще одну «ампулу», для прочистки.
Отбив горлышко о край пустого бака, стоявшего рядом, он задрал голову, будто курица, когда она пьет, и вылил содержимое «ампулы» в рот. Я смотрел на него и видел только два зуба, торчащие еще на своих местах.
— Сейчас полегчало, — Иванчев отшвырнул пустую «ампулу».
— Рад за тебя.
— Очень это опасно, когда крошка не в то горло попадает.
— Да, верно.
— Анисовка прижигает, вычищает все лишнее.
— Конечно.
И мы долго еще сидели под навесом автобазы, пропахшие бензином и всякими там смазочными маслами.
Не знаю, сколько продолжалась бы моя дружба с Иванчевым, если бы однажды вечером идиллия не оказалась нарушенной. Произошло это совершенно неожиданно.
Только мы разрезали дыню и собирались приняться за нее, как перед нами, словно из-под земли, предстала Виолета. С большим чемоданом. Она так запыхалась, так раскраснелась, будто долго бежала. Я попробовал было встать, но сил не хватило. Иванчев тоже попытался подняться, да толкнул корзину с пустыми «ампулами» — они со звоном покатились к ногам Виолеты. Бригадир замер, не смея шевельнуться. Мы молча глядели на Виолету. Она не выдержала первая, выкрикнула:
— Ну, чего вытаращились? Найдется свободная машина?
— Найдется, — ответил Иванчев. Опершись на меня, он снова попытался встать, но не смог.
— Твой грузовик здесь? — обратилась ко мне Виолета.
— Здесь, — ответил я и тоже попробовал встать.
— Отвези меня домой.
— Конечно.
Я наконец поднялся, но при этом задел бак, и он с грохотом покатился ей под ноги. Хорошо еще, что был пустой и все обошлось. Виолета ловко увернулась, и бак, уткнувшись в чемодан, остановился.
— Да, грузовик здесь, сию же минуту поедем.
— Он поедет, — говорил Иванчев, — я разрешаю.
— Живей, живей! — торопит Виолета. — У меня нет времени ждать.
— Сейчас, — отвечаю я, направляясь в глубину двора к машине.
Прежде всего надо сообразить, где именно стоит моя машина, и доказать Виолете, что я вовсе не пьян, как она наверняка думает. С большим усердием взялся я за это дело, которое, конечно же, было моим долгом. Все давалось почему-то с трудом, и лишь благодаря Иванчеву мне удалось сравнительно легко и последовательно выполнить то, что я наметил. Виолета нетерпеливо ждала, впившись в меня недоверчивым взглядом. В какой-то миг слышу, как она мне говорит, что я пьян в стельку, но я тут же возражаю, что это совсем не так.
С помощью Иванчева грузовик был найден, я забрался в кабину и запустил мотор. Как и всегда, это заняло две секунды. Затем я начал маневрировать, чтобы выбраться из скопища других машин. Сначала дал задний ход, потом передний, чуть-чуть влево, потом вправо. Все проделал безошибочно. Иванчев стоял в сторонке и махал мне длинными ручищами, показывая, что и он тоже трезв, но я не обращал на него никакого внимания, потому что был занят своим делом… Так, еще раз влево, назад, вперед, и вот уже машина выбралась на открытое место. Распахнув дверцу, приглашаю Виолету. Иванчев поднимает чемодан в кузов. Я смотрю прямо перед собой, стиснув баранку, словно опасаюсь, как бы она не вырвалась. И все это вовсе не потому, что я пьян, как это думают некоторые, наблюдающие за мной.