— Какой же ты недогадливый! Я потому и послала тебе открытку. Ну, да ладно, входи. А тебе, приятель, что угодно?
Она презрительно посмотрела на хозяина, и он тут же отступил.
Я вошел в комнату, присел на плетеный стул, больше похожий на люльку. Нормально, по-человечески на него не сядешь — можно только полулежать. И я почувствовал себя ужасно неловко. Поза моя казалась мне совершенно неприличной. Это было мучительно, но ничего не оставалось делать, кроме как лежать. Виолета суетилась вокруг, занималась своими делами. Вдруг она заметила мои выставленные штиблеты, сдвинула брови, поморщилась.
— Ни в чем ты не знаешь меры, — сказала она, отворяя окно. — Смело мог бы обойтись и меньшим количеством ваксы.
— Да, пожалуй, я перехватил.
Она достала из гардероба темное платье и попросила меня выйти на минутку — ей надо переодеться. Я с готовностью согласился, но оказалось не так-то просто подняться с этого люлькообразного сиденья. Помучился, покуда Виолета не пришла на помощь: подала мне руку.
Во дворе я сразу же попал в лапы хозяев. Они уже знали от Лачки, кто я и что я, а потому любопытству их не было предела. Накрепко вцепились в меня, никак не отпускали. И все удивлялись, до чего же я неповоротливый и неотесанный.
Виолета не выходила долго, но уж зато когда появилась, ослепила всех своим платьем. Пожалуй, только теперь я увидел, что это за создание — Виолета.
Она принадлежала к тому типу маленьких изящных женщин, которые никогда не старятся. По словам Виолеты, ее всегда принимали за старшеклассницу. И я не сомневался в этом, хотя временами пугался, заметив мешки у нее под глазами. Впрочем, это ведь может быть следствием бессонницы и сильных переживаний.
— Ну, пошли! — сказала Виолета, направляясь к калитке. — Хотя бы к концу нам успеть… Мы порядком опаздываем.
Я хлопал глазами, не понимая, о чем речь. Потом уже, когда мы выбрались на улицу, стало ясно, что Виолета решила повести меня на кладбище. Там, оказывается, сегодня должно состояться какое-то мероприятие у могилы поэта.
— Может, успеем к возложению венков. Меня пригласили прочесть его стихи. Ну, на это я всегда готова!
Я помрачнел, но возражать ей не хотел. Снова она обошлась со мной словно с бездушным предметом. Как это уже бывало прежде, идет рядом, а меня не замечает. Я для нее какая-то часть, приложение к предметам, которые всегда должны быть у нее под рукой. И к чему было разыгрывать комедию с открыткой? «Для большего эффекта», — наверняка ответила бы она, если ее спросить. Но у меня нет желания ни расспрашивать, ни противоречить ей. Сказать по правде, я страшусь ее логики. У нее всегда найдутся аргументы. Самое лучшее — промолчать.
От парка строителей до кладбища какая-нибудь сотня метров. Мы шли тенистой аллеей. Виолета повторяла стихотворение, которое предстояло прочесть, я старался ей не мешать. Под ногами шелестели опавшие листья. Вот и осень пришла. Я задумчиво смотрел себе под ноги. Мне было все безразлично. Я чувствовал себя игрушкой в руках Виолеты и пытался понять, как это меня угораздило снова, спустя десять лет, попасть в такое жалкое положение. Покорно плелся за Виолетой, не находя в себе сил ни вернуться назад, ни даже остановиться. Виолета вела меня, будто свою собственность.
Кладбище утопало в траве, не кошенной в течение всего лета. Цвели хризантемы. Листья на деревьях тронула желтизна. Лишь дубы еще сохраняли свой наряд зеленым, бросали густую тень на надгробные памятники. Мы с Виолетой по-прежнему молча пробирались между могилами. Отовсюду на нас смотрела смерть, но я был настолько раздосадован, что не испытывал никакого волнения. Хотелось махнуть на все рукой и повернуть назад. Хотелось, но я безропотно тащился за Виолетой. А она, огибая могилы, повторяла про себя стихи. Я был уверен в этом, потому что на мои попытки заговорить она знаком просила оставить ее в покое. И я покорялся.
Могила поэта в дальнем конце кладбища, на открытой поляне, откуда видна железная дорога. Еще издали я заметил поклонников поэта, сгрудившихся вокруг памятника. В основном это была молодежь. Мы направились к ним. Когда подошли, стало ясно, что церемония уже началась. Возлагали венок.