— Это меня не интересует! — крикнул я. — Не мешай спать.
— Извиняюсь, — сказал Лачка, — я думал, ты не спишь.
Он захлопнул балконную дверь. В ярости я принялся расхаживать по комнате: подловил-таки, подлец! Босые ноги мои шлепали по полу, и это, конечно, слышно было на кухне. Лачка вдруг застучал в стену:
— Пожалуйста, потише! Люди спят.
Это меня взбесило. Я схватил стул и запустил им в стену. Хорошо, что он железный, складной — не развалился на части. Только штукатурка посыпалась. Лачка на это не отреагировал. Я услышал, как он вышел на балкон. А поскольку мое окно было рядом с балконом, я еще явственней ощутил присутствие Лачки. Даже его дыхание. И это сводило меня с ума. А он стоял на балконе и шумно вздыхал.
Несколько ночей подряд он пытался меня убедить, что я должен выпить с ним кофе, чтобы успокоиться. И я сдался. Открыл дверь и отправился к нему. Часа два проторчали мы на балконе, занятые глупейшей болтовней. Он все разглагольствовал, что кофе благотворно действует на нервы и что ни черта не смыслят те доктора, которые доказывают, будто кофе расстраивает нервную систему. Я возражал ему. Но он был в этом вопросе более осведомлен и одерживал верх. В конце концов я перестал спорить с ним на медицинские темы.
Оказалось, однако, что и во многих других вопросах он разбирается получше меня. А в вопросах супружества просто собаку съел. Лачка утверждал, что брак порабощает мужчину. Я спросил, почему он так считает, а он ответил, что это доказано жизнью.
— Оглянись вокруг, — говорил он, — все мы рабы.
— Не понимаю.
— А чего тут не понимать? Все ясно. Почему, например, я ночью глаз не могу сомкнуть, а жена знай себе спит? Почему?
— Нервы у нее такие.
— Почему же у меня нервы другие?
— Это зависит от характера.
— Нет. Все дело в том, что я раб. Вот поэтому я не сплю, а она спит.
— Почему же я не сплю? — подкинул я ему ехидный вопрос. — Вот ведь не женат, не раб, как ты говоришь, а тоже не могу уснуть.
— Ну, — усмехнулся он, — тут мы влезем в запретную зону.
Он помолчал, слегка отодвинулся от меня — видно, вспомнил ту нашу стычку с ним, — проговорил чуть смелее:
— Брак — рабство, братец ты мой!
— Ладно, слышал уже… Я-то почему не сплю?
Он пожал плечами и не ответил. Ясное дело, не потому, что не знал, как ответить, а просто из боязни. Даже завидно стало прямолинейности его ума: для него не существовало сомнений, на все была твердая точка зрения.
На следующую ночь я снова отправился к нему на балкон. Снова пили кофе. И опять я попросил объяснить причину моей бессонницы, раз уж он так здорово разбирается в медицине. Он покосился на мои руки и усмехнулся:
— Не буду отвечать.
— Что так?
— Не умеешь ты себя сдерживать.
— Обещаю, буду сдержан.
— А где гарантия? — засмеялся он.
— Поверь, пальцем не трону.
— И все-таки боязно. Очень уж тяжела у тебя рука.
Это меня рассмешило. Вместе со мной начал смеяться и Лачка. Мы так и покатывались. Луна смотрела на нас и тоже, казалось, принимала участие в нашем веселье.
— Не скажу, если не пообещаешь…
— Обещаю!
— Ну, ладно.
Он помолчал, снова покосился на мои кулаки, отошел на всякий случай к перилам. Я старался не смотреть в его сторону, потому что каждый мой взгляд мог повергнуть Лачку в ужас и заставить отказаться от намерения говорить.
— Послушай, — наконец начал он, — вот тебе мой совет: не женись на ней… Не пара она тебе!
— На ком?
— Да не прикидывайся ты! Сам ведь отлично понимаешь.
Он опять покосился мне на руки.
— Она беременная. Зачем тебе чузой ребенок?
Меня бросило в жар. Это его «чузой» гвоздем воткнулось в мозг. Почему вдруг не «чужой», а «чузой»? Захотелось схватить его за глотку, швырнуть с балкона. Да, у него было основание бояться меня, требовать гарантий.
— Пожалуйста, не трогай меня, — произнес он испуганно. — Я ни в чем не виноват. Говорю одну только правду.
— Валяй дальше, — ответил я. — С чего ты взял, что она беременная?
— Ходят такие разговоры.
— Кто говорит?
— Гюзелев.
— Что за Гюзелев?
— Э-э, приятель, очень уж ты забывчив! Ну, Гюзелев, комендант общежития. Бывший. Сейчас он контролером на стадионе. Билеты отрывает.
— Ну, дальше?.. Да говори же ты!
— На пятом месяце.
— Еще кто-нибудь знает?
— Только я и Гюзелев.
— Еще кто?
— Не могу сказать, не знаю. — Он скрестил руки на груди и с опаской посмотрел на меня.