Когда я вернулся в комнату, коллеги мои уже ушли. Небось уплетают говяжью похлебку внизу, в столовой, готовятся в путь-дорогу. Надо их догонять. Швырнув на кровать полотенце, я натягиваю рубаху на широкие плечи, а сам тем временем прислушиваюсь к песне, которая гремит в репродукторах, — «Говорила Димитре мама…»
Настроение у меня бодрое. Распахиваю окно — даю дорогу песне. Пытаюсь даже подпевать. Воздух свеж. Под легким ветерком трепещут на березах листья. Похоже, и нынче ожидается «переменная облачность, временами дождь». Но это к нашему городу не относится. Сегодня мне предстоит несколько рейсов на «Вулкан», если, конечно, не изменили график.
Мама продолжает наставлять свою Димитру. Ей вторят два кавала и гайда[2]. Но я не унываю. В такое утро ничто не заставит меня грустить. Весело поглядываю в окно. Мама наконец все высказала Димитре. Забил барабан, завопил кларнет, вслед им зачастили годулки. Я поначалу даже вздрогнул, но потом попривык. Концерт продолжается — на радиостудии завели рученицу.
Вот я и готов. Надеваю на руку часы и собираюсь выходить из комнаты. Тут неожиданно влетает малый из кислородного. Испуганный, бледный, шумно переводит дыхание.
— Что-нибудь случилось?
Парень перегораживает мне дорогу, подозрительно смотрит. Я не придаю этому значения — привык к подозрительным взглядам.
Парень кидается к моей кровати, переворачивает подушку. Потом стягивает одеяло, откидывает тюфяк. Я удивленно гляжу на него:
— В чем дело?
Он продолжает ворошить мою постель. Опять вплотную подходит ко мне:
— Отдай мой бумажник! В нем десять левов и заявление. Меня зовут Масларский.
— Очень приятно. Я тоже Масларский.
— Меня это не интересует. Отдай бумажник. Не то позову коменданта. Моя фамилия Масларский.
— Прекрасно. Я понял. У меня та же фамилия — Масларский.
— В милиции этот номер не пройдет. Отдай бумажник. В нем заявление.
— А еще что?
— Это мое дело.
Мне стало неловко. Никогда еще меня не обвиняли в воровстве. В самом деле, как убедить малого, что я не брал его бумажник? Я не сдержал улыбки, и это явно усилило подозрения парня. Подперев спиной дверь, он заявил, что никуда меня не выпустит, пока не получит назад бумажник, в котором лежали десять левов, заявление, карточка и паспорт на имя Масларского. Для доказательства вытаскиваю свой потрепанный бумажник, в котором только пять левов, расческа и паспорт на имя Масларского. Парень смотрит во все глаза.
— У меня было десять левов!
— А расческа?
— Я ее ношу в заднем кармане брюк.
— Сожалею, товарищ, но ничем не могу тебе помочь.
— Мне нужен бумажник!
— Э, я бы тоже не отказался, да кто ж мне его даст! — С этими словами я отстранил парня, чтобы пройти. Но он завопил:
— Нет, ты отсюда не выйдешь! Я позову милицию!..
— Идем-ка лучше завтракать, а то не достанется похлебки, — говорю я ему. — Хватит орать!
— Мне нужен бумажник.
В этот момент в коридоре послышались шаги. Дверь отворилась, и на пороге появился комендант. Услышал нашу перепалку и решил выяснить, в чем дело. Вид у него важный--дальше некуда. Само воплощение строгости.
— Так, — говорит он, пройдя на середину комнаты, что здесь происходит?
Я молчу. Парень начал жаловаться. Чудно даже, откуда он таких слов понабрал. Комендант выслушал в строгом молчании, потом сказал:
— Опиши в точности предметы в твоем бумажнике… Десять левов, говоришь? Одна бумажка или несколько?.. Две пятерки, хорошо. И заявление. Кому?.. В комбинат, чтобы перевели на автобазу. Понятно. Что еще?.. Паспорт. Ясно. Значит, твоя фамилия Масларский и его — тоже. Совпадение. Только он Марин, а ты Евгений. Хорошо. Еще что?..
— Я узнаю свой бумажник! — кричит парень. — Это он его взял… Больше некому…
— Так. — Карлик подошел к окну, словно бы приглашая нас полюбоваться его фигурой. Затем резко обернулся и возвестил с ухмылкой: — Прошу!
Он вынул из кармана новенький коричневый бумажник и ткнул им в нос растерявшемуся парню. Тот было потянулся взять находку, но комендант проворно спрятал бумажник в карман.
— Чья там карточка? — спросил он, испытующе глядя на парня.
Тот поморщился: