для онного, заняться чем–то полезным, посидеть в соц. сети, посадить дерево,
или украсть
хорошее настроение на кладбище оптимизма идей, включить телевизор,
в конце- то концов, молотком по экрану, а не играться в литературный
кубик- рубик.
— Это, товарищ скептик- антисептик, как раз, делаем мы.
— А- а- а- а- а??? как мы вообще???? мо- о- ожем????? что- то делать????
если мы лишь буквы?
— Мы даже не
Б У К В Ы
мы –
с и м в о л ы .
///////////////////////////////////////////////////////////////////
— Жестоко – тихо уронил, в другой комнате, Накатило, как бы вне
сюжетной линии, после чего, взялся за стакан, да накатил.
//////////////////////////////////////////////////////////////////
Мартин попытался достать рукой книгу из-под кровати, но книги —
больным не положено, после чего заговорил громче , на 2 размера.
— Все это –
методы,
спекуляции,
приемы.
— А я думал, что все — это рок-н-ролл. – разочаровано всхлипнул Лоренцо.
— Нет, что ты, наивный крестьянский мальчик, из города старых обычаев,
рок-н-ролл — это уже классика, настоящее, и та реальность, которую оно
отражает, с нашей тенью, все это — фон.
— М-ммм? – чуть-ли не плача, замычал Лоренцо.
— Ф, – О, – Н, фон. – прочеканил Сублингвист.
— С рок-н-роллом понятно, с реальностью и тенями — тоже, а фон, куда и
каким местом? – ответил второй, после чего добавил про себя; «Рок-н-рол
жив и будет жить!»
— А – Ф – О – Н, получается Афон. Гора такая: монастыри, монахи, —
идиллия смирения.
— Не–а, не пойду туда, хоть она святая, вот лучше запатентовать бы свою
гору, с прожорливыми до страсти нимфоманками.
— И блэк–джеком? – вяло похлопал его по плечу, сочувствующий друг.
Наклонился к нему, посмотрел по сторонам, никто ли их не подслушивает,
кроме паука, убедился, что параноиться не к чему, после чего, продолжил
шепотом:
— Успокойтесь, больной, у нас еще куча страниц, и наша задача как букв,
давать точные акценты, держать в сохранности слог, предложения,
мысль всей повести, наконец!
Быть поводырями читателя до последней буквы, «и», символа точка.
— А за ней пу– у– у– у– усто– о– о– о– оо–––––––––– о– та.
— Хватит, угомони свою стилистику.
—А может это всемирный блеф? Якобы, я вас читаю, а сам прячусь
в своем воображении, но принюхайся к автору просвещенный читатель,
прохавай, пост– постмодерную табуретку, на который сидит
задница Достоевского.
— Не то! – прервал его сосед
— Зачем ты заговорил громко?
— Не то ты чешешь, я вот вспомнил про Якобсона.
— Дай справку, чтоб я не думал что он дедушка Кобзона.
— Якобсон Роман Осипович, крупнейший лингвист.
— Как Годзилла?
— В отношении прочих лингвистов, да.
— И к чему это все?
— Даже в абсурде, может быть еще больший логичный абсурд.
Лоренцо от последних слов, совсем почувствовал себя, белой вороной в
черном холодильнике смысла.
— Дай объясню, возьмем какое–нибудь, волшебное слово.
—Абракадабра? – заискрился маленький мальчик Лоренцо, в ожидании
фокусов.
— Нет, кроликов из шляпы не будет, разве что, твое сознание могу
запихнуть в карман, но это не то, вернемся обратно.
Он смочил губы, после чего встал на ноги, и отчетливо сказал:
О б р у ш и т ь – произнес Мартин, как будто, на
миг превратился в образ песочной горы, которая рушиться.
— Обрууууууушшшшшить, – повторил за ним в интервал понимания
Лоренцо, а дальше, найдя источник понимания, в унисон две песочные
горы:
— ОБ —
Р
У
Шились.
Лоренцо улавливает эту вашу, красную нить, хватает ручку и начинает
писать, вне пространства и времени, при этом чувствуя себя, в дополнение,
вне Пушкина и Хемингуэя. Найдя определенную трансцендентную волну,
не своей интонацией, он завопил как сумасшедший: