— Зависит от количества экспериментов, дорог, — шмыгает носом. – Хотя,
скорей всего. — Мартин выдержал долгую паузу и продолжил.
— Моргаю бровками и даю вам мяч.
— Это утюг, а не мяч. – и вправду, откуда тут взялся утюг???
— Я его вообразил. – гордо заявил Сублингвист.
Лоренцо начал гладить, принцесс по лицу, по его мнению, это был не утюг, а
препарат для искажения безобразного. Но возникает еще один вопрос,
откуда взялись принцессы??? Догадливый читатель, улавливает, что из
воображения, — кислота она такая: утюги, принцессы…
— Лоренцо, ты как истый покровитель искусства, был бы не против,
поговорить с читателем, что мы вдвоем, да все вдвоем.
— Давай, только с дымом.
— Да, без дыма никак.
— Ня – дает ему сигарету, Лоренцо прикуривает и пускает дюжину
колесниц.
— Мы вот, сидим здесь, плаваем, тонем, становимся морем, осьминогами, а
потом утюгами, пока сам автор, — недоумевает. Он же хотел хорошего
последовательного рассказа, а мы все ломаем фабулу, и толкаем в не
понимаемые, трезводышащие массы читателей свои избитые истины. Мы
конечно можем оговориться, если вы умный читатель, вы улавливаете
суть, и вежливо улыбаетесь, а если вы в голове автора – то и автор в вашей
голове…
— Зачем он такое пишет, это же… Лоренцо начинает смотреть на
неизвестные глазки котенка и…
— М–яаау – Мартин падает с кровати и начинает брякаться.
— Рыбки хотят плавать, они должны плавать, воду рыбкам, вещества
художникам, читателям страницы.
— А может лучше печенек.
— Умилено?
— Нямка и ом–ном–ном.
Вмиг открывается потолок, подобно коробке, или голове на столе
нейрохирурга. На двух пациентов падает тень и грозным голосом
приказывает.
— Не портьте мне слог.
— Дааа–а, чудесный доктор.
— Слушаем–с вас, и искренно вам преданны–с.
Комната, которая чем только не была, даже древним Египтом (скрыто
автором в междустрочных интервалах), превратилась обратно в палубу.
Отважный боцман, вскочил, и неистово:
— Капитан! паук за бортом!
— Курс держать в 5/4!
— Есть!
Дальних родственников Дона Хуана, по совместительству с подходом
Шопенгауэра, накрывает очередная волна, и палуба опять похерена
(простите за очередную перемену, но я люблю джаз).
— Ты слышал? – в голове испытуемого что – то играет на гитаре.
— Мсье, а какой на вкус этот звук? – Лоренцо важно цокает, воображая себя
эстетом во фраке, с пенсне. Мартин же, с энтузиазмом малыша узнавшего
что ему сейчас купят самую дорогую игрушку, мечется и тыкает пальцами.
— Нууу–у там, в другой комнате, играет кто – то на гитаре. – с кислым
выражением инквизитора, сжегшего Коперника, Лоренцо роняет
воображаемое пенсне и как можно отрывистее, замечает:
— А что? Есть другая комната? – для него это шок, узнать, что есть другая
реальная, комната.
Ящерица падает пластом на пол и резко уползает, она настолько отдалась
своим тактильным ощущениям, что даже не обратила внимания на
хохочущего гитариста, вмиг, словно камнем в окно, в голову Мартина
проникает трезвая мысль (по крайней мере, образ трезвой мысли): «Что ты
творишь, обдолбанный Оззи Осборн, ну где тебе кувыркаться над
реальностью? псилоцибиновая эфемерность. .». Его тело пронзает
железный штырь холода и другой голос с другим акцентом, тембром,
напоминающий Миронова в лучшие его годы, но в той же голове заговорил:
«Установленные границы – условие, щелчок, и границы уже шаткие,
щелчок, еще раз вселенная, господа, и ничего нет –
пу. .сто.та–а–а–а. Любая реальность не больше чем — «от–кого–то–
понаслышке», мы не можем верить и доверять всем ощущениям, яблока не
существует, как качественного, так и образного». Вмиг, летящее яблоко
ударяется в спину Мартина.
— Твою ж мать! – а на самом деле, он сказал как любой порядочный
человек в чью голову летят совершенные яблоки *******!
— Это танцующее божество, господин Заратустра. – оказывается, большую
часть мыслей, Лютый Сублингвист говорил в слух.
— Не, скорей Шакьямуни.
— Какой–то сумрачный гений золотого сознания, где же сострадание?
Видели бы тебя твои паранты, в вашем все Преосвященстве, о Великий
учитель.
— Это лучше, чем блевать на иконы (упаси господи, верующему это
прочесть, к сожалению уже прочли).