Выбрать главу

Уже этих слов хватило, чтобы привлечь к себе внимание. заставить толпу перекликаться десятками изумлённых голосов, но вместе с тем… Стража. Она также не дремала, а уж пресекать и искоренять угрозы тут, в центре Авиньона. Они наловчились. Только вот опять же не очень захотели рисковать, услышал иные, предназначенные как раз для них слова.

- Два бочонка пороха и огонь в моей руке. Выстрелите – я упаду и будет взрыв.Подойдёте – и будет взрыв. Страха нет, я отравлен тем же ядом и скоро умру. Но вы, жители Авиньона, вы не бойтесь, - ещё громче воскликнул Виттерштейн, видя, что толпа готова удариться в бегство. - Взрыв, когда бы он ни случился, будет направлен в сторону Папского дворца и вглубь. Я не инквизитор, хоть и вынужден был скрываться под маской одного из них. Невинные не должны быть убиты и замучены. Это путь их Бога. Того, который перестал быть моим. Ибо не может человек стоять на коленях и возносить хвалу тому, чьим именем творятся немыслимые зверства над единоверцами. Пусты оправдания тех, кто называет жертв еретиками или ворожеями. И пусты слова мучительно умершего на кресте, раз своей пастве он несёт лишь муки и с самого рождения клеймит младенцев первородным грехом, который обязаны те искупать всю свою жизнь. Потому слушайте же то, что говорит вам отринувший веру смиренных рабов, веру готовых смотреть на казнь родных и близких своих, лишь бессильно плача, а то и слёзы скрывая, опасаясь следующими оказаться на костре. Слушайте, ибо я не только слово принёс, но и делом предварил его, избавив мир от чудовищ в образе человеческом и рядящихся в одежды праведников.!

Убеждённость. И подтверждение слов делами. Быть может, Отто не столь многому научился в Риме, у Борджиа, но уж то, что слова никогда не должны расходиться с делами он запомнил крепко. Как оказалось, на всю жизнь запомнил. Сейчас абсолютная уверенность, отсутствия ничтожной доли лукавства в звучащих, разносящихся по площади словах, поневоле приковывали к себе всеобщее внимание. Отто делился с заворожёнными людьми мыслями, идущими от сердца, к тому же выстраданными за долгие месяцы сперва в Риме, а потом и тут, в сердце всего того, что было ему до глубины души ненавистно.

- Бог есть в каждом из нас, необходимо лишь взглянуть внутрь, отбросить навязанное и познать истинное. Только тогда увидишь тропу, что приведёт тебя… И мало кто из вас сделает круг, вновь придя к Саваофу и сыну его, Иисусу!

Да не будет пред вами запретов, помимо тех, которые вы сами изберёте, дабы не уподобляться тупым животным. И не уподобляясь стаду овечьему особенно ведь глупее его сложно найти тварей. Тому стаду, которым именуют вас снова и снова в храмах. А вы лишь смиренно блеете, крестясь и, благодаря и щедро платя «руном златым и серебряным».

- Иисус любит тех, за кого он умер на кресте, смертью своей искупив…

Неожиданно для себя Отто одним лишь взмахом руки и презрительной гримасой заставил заткнуться посреди фразы какого-то человека. И новые слова, на сей раз про любовь.

- Любовь дарят лишь тем, кто этого достоин, но не тем, кто её требует! Или вымогает, твердя, что ты обязан любить всех, даже врагов или омерзительных тебе существ. Говорит и при том лжёт, потому как есть ли любовь в кострах и плетях, в творящихся под покровом тьмы в монастырях развращении юных мальчиков и прямом насилии над ними? Нет её там. Потому не ждите любви от небес, там лишь ложь.

И всепрощение ложно, ибо прощая, вы дозволяете обидчикам снова и снова торжествовать, пользуясь вашей слабостью, может и не тела либо разума, но духа.

Потому трижды проклят слабый духом. Собою же и проклят! Плодами же проклятья пользуются не сильные, но хитрые. Торжествующе хохочущие после того, как прочитают вам проповедь о благости смиренных и терпеливых.

Всё больше людей. всё внимательнее они. И порой возникающий то ропот, но перешёптывания – это показывало Виттерштейну, что он выбрал верную тактику. Страх и интерес. Просто страх у стражников, видящих огонь и убеждённых, что взрыв может произойти в любое мгновение. А стрелять без приказа… приказа действительно высших тут, в Авиньоне – означало навлечь на себя множество кар не небесным. А самых настоящих земных.