Султану не просто понравилось услышанное от племянника, он готов был начать исполнять сложившиеся в единое целое мысли хоть с завтрашнего дня. Однако…
- Отсюда, из Каира нужно начать вывозить всё ценное. И не только отсюда, - с должной печалью вымолвил Туман-бай аль-Ашраф. – Вряд ли мы сумеем сейчас удержать всё, что рядом с Нилом. Придётся временно отступить в те земли, которые для Борджиа не столь важны. Возблагодарим Аллаха, если неверным хватит выхода к Эс-Сувайсу (Суэцкому заливу) и они не потащатся ещё и к заливу Акаба!
- Так далеко? Потерять почти половину земель…
- Меньше, дядя. То, что западнее Александрии, не должно сильно интересовать итальянцев. Или их взгляд обратится туда не сразу. Нам нужно время для того, чтобы джихад стал не просто словом. Угрозу сразу видно лишь мудрецам да тем, кому Аллах нашепчет. Остальные прозреют не сразу.
Повисло недолгое, но многозначительное молчание. И всё же султан сумел погасить вспыхнувший было гнев. Более того, готов был смириться с потерями, но лишь с яростно горящей в душе надеждой на то, что пламя джихада, которое они с племянником вознамерились раздуть из искр, поглотит неверных, а ему вернёт все имеющееся ныне и даже сверх того. Ведь только истинно верующие достойны повелевать миром.
***
Франция, Париж, конец января 1497 года.
Если чему и стоило научиться любому монарху, так это умению осознавать, когда стоит продолжать намеченные планы, а когда стоит аккуратно их спрятать до лучших времён, изменить до неузнаваемости, а то и просто забыть, подобно ночному кошмару.
Именно подобием ночного кошмара стали недавние известия, пришедшие из Рима и подтверждённые несколько позже наблюдателями в Мамлюкском султанате. Снова Борджиа совершили неожиданный ход, начав новую шахматную партию, теперь против мамлюков. И вновь использовали положение Родриго Борджиа, его возможности понтифика, объявив новый Крестовый поход, теперь с целью возвращения Иерусалима. Возвращения не себе, не уже давно забытому Иерусалимскому королевству, а всем и одновременно никому.
Не просто слова, а сразу же подтверждённые делами. Ведь Александр VI выступил с очередной своей речью спустя пару дней после того, как итальянский флот отплыл в сторону мамлюкского побережья в стремлении пройтись огнём и мечом по всему, до чего получится дотянуться. Италия вновь удержала за собой знамя, положение духовного и военного лидера. Вдобавок в речи прозвучали, помимо призывов оказать должную поддержку благому делу, успокаивающие слова для того, кто мог представлять угрозу для замыслов Борджиа. Успокаивал понтифик османского султана, но делал это так, что ни у кого не могло возникнуть и мысли о том, что викарий Христа каким-либо образом заискивает перед недавним врагом.
Он и не заискивал. Более того, печалился, что недавно завершившийся Крестовый поход лишь ослабил Османскую империю, но не сокрушил окончательно. И что подписанный мирный договор не даёт возможности окончательно добить ядовитую змею, засевшую в Риме Восточном, Константинополе. Ибо данное Борджиа слово было, есть и будет крепче закалённой стали. Но вот если Баязид II или кто-то из его военачальников осмелится нарушить договорённости со своей стороны… Тогда он, викарий Христа, воспримет это как щедрый дар небесный.
Король Франции был вынужден признать действенность подобного. Баязид II и так был изрядно напуган понесёнными поражениями и пошатнувшимся троном. А после таких слов Папы Римского, одновременно успокаивающих и напоминающих, в Риме могли почти что не опасаться любых неправильных по их представлению действий османов. Неудивительно будет, если те и вовсе прекратят досаждать близ сербской границы, лишь бы не дать почуявшим вкус целой череды побед Борджиа повода возобновить войну.